В Бирюк - Обязалово

Мне пришлось довольно долго сидеть в одиночестве. Привалился к бревенчатой стенке, тупо разглядывал бочки, кадушки, бочонки…

Демьян вернулся радостный.

— Пошли.

Пошли к какому-то важному деду. Оказалось — начальник здешнего учётного стола. Сначала мне подсунули типовой, уже заполненный, пергамент — только имя вписать да княжью печать привесить. Здесь отпечатки/оттиски делают перстнями-печатками. А настоящие печати — вислые.

Я возразил. Дед начал «пальцы гнуть». Демьян негромко рявкнул. Дед побледнел, позвал писарёнка-юношу и исчез. Парень под мою диктовку довольно живенько состряпал требуемый мне вариант… На Западе это называется «инвестура». Кстати, как стандарт — именно с этого 12 века.

На другой день у нас прошёл «оммаж» — пионерская клятва в средневековом исполнении. Формулировки собственно клятвы-фуа и договора-оммажа несколько не такие как в классике Южной Франции, но колено Аким преклонял. Целоваться здесь любят, так что «поцелуй мира» был исполнен троекратно.

Благочестник… сволочь — на церемонию не явился, прислал вместо себя брата Давида. Типа: у меня дела-заботы, а вы там… не велики птицы.

Церемония прошла скромненько, быстренько. Аким сиял как начищенный котелок. У меня в голове уже крутились следующие заботы. Но…

Выходя из домовой княжеской церкви, где Акима официально объявили боярином смоленского князя Романа Росиславовича, а меня — его законным сыном, «со всем из этого по закону и обычаю следующим», я нарвался на князя Давида. Точнее, он сам ко мне подошёл, ласково улыбаясь. Как-то естественно оттеснил в угол. И, воспользовавшись отсутствием множества публики, ухватил меня за ухо и начал выкручивать:

— Ты, тля бледная, меня дураком выставил. Братец с сестрицей на меня выкуп цацек еёных вывернули. А ты, сопля ползучая, ещё и четыре цены заломил…

После смерти Варвары… у меня было… очень мизантропическое настроение. Такой набор моих ошибок! Ведь можно же было бы вообще не лезть к этой Евфросинии! Ведь можно же было сразу сообразить, что подмена возможна в обе стороны! Просто бы принёс: «Вот, украл по-тихому»…

Конечно, могли и не поверить. Женский труп на монастырском подворье — лучшее подтверждение моей криминальной активности. Связать это с исчезновением Варвары с нашего постоя — они наверняка смогли. Но… ведь могли же и так поверить! Без… её смерти.

Крутиться в голове что-то вроде «Троп» от Пелагеи:

Тошно всё, противно.

Я и так всю эту глупость, всё это церемонию… скрипя зубами… Ладно, отыграли «и хай воно горит». И тут этот… ферт. Аж цветёт от сыгранной им роли светлого князя. Кафтанчик узенький, в талии стянут, плечики накладные, фалды в стороны торчат… «Рюмка с гонором». И ещё мне ухо крутит! Ну я и ответил. По фольку:

«— Как неудобны эти новомодные длинные пиджаки!

— Отчего же?

— Четверть часа разговаривала с Жаном, но так и не поняла как он ко мне относится!».

А если на ощупь? Цапнул его за яйца. И крутанул. Как интересно меняется «светлый лик княжеский», когда этому «лику» — яйца крутят. Как-то и благолепие с величием… сменились задумчивостью. И к себе — прислушиванием.

— Ты, княже, ухо-то мне отпусти. А то откручу. Ещё раз на меня наедешь — мозги по стенам расплескаются. Ежели есть ещё чего.

Тут он чётко свою ручку к плечику — ухо свободно. И я — соответственно.

Лёгкий жим кулачком на память, поклон «сердечный». Шаг назад, снова поклон, слова искренней благодарности… ещё шаг назад, снова поклон, душевное восхищение мудростью и величием молодого князя… неизбывная надежда на долгое и плодотворное сотрудничество… топ-топ. Не хочу к рюриковичам, не надо мне к ним на двор ходить, ходу, Ванюша, ходу. Чтоб они все сдохли. Со всеми своими заморочками.