Роберт Сильверберг - Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа

— Оно явилось со струей холодного и в то же время горячего воздуха, — заметил откуда-то слева Бесшумная Птаха.

Сарнод подошел ближе. На золотом помосте под большим стеклянным колпаком лежало то, что поймала Т'сейс.

Он достал увеличительное стекло, которое нашел в башне, — там все вещи обладали собственным разумом. Пока чародей наводил лупу на неведомое существо, овал линзы стал мутным, затем прояснился, а ручка внезапно нагрелась. Действительно, у существа отсутствовала голова. И глаза тоже. И рот. Хотя Сарнод смотрел прямо на него, оно словно было не в фокусе и норовило ускользнуть на периферию зрения. Сначала казалось, будто оно сморщилось, потом вытянулось, как потягивающаяся кошка.

Неожиданное, словно внушенное, воспоминание дохнуло на Сарнода вестью из давно позабытого прошлого: пыльная книга, раскрытая на вполне определенной странице.

Сарнод вслух озвучил незваную мысль:

— Это же Носяра Памяти, он приносит какое-либо послание.

— Уничтожим его? — тихонько предложил Бесшумная Птаха, который сперва находился поблизости от Сарнода, затем отдалился от него.

Чародей остановил его взмахом руки и проговорил:

— Давайте сначала посмотрим, что оно хочет нам предложить. Я смогу нас защитить, если оно решит навредить. — Поселившееся в сердце Сарнода беспокойство не стихало, к тому же ему передалась тревога Т'сейс. Нежданное вторжение разожгло его любопытство.

— Готов, Бесшумная Птаха? — Как полагал Сарнод, Птаху оживляла первооснова одновременно совы и цапли — одна настороженная, другая недвижимая, и обе, когда надо, смертоносные.

Т'сейс отступила назад, а Птаха из-за левого плеча чародея прошипел:

— Да-а-а!

На этот раз Сарнод не вздрогнул. Он убрал увеличительное стекло и наложил на прозрачный колпак заклятье истинного размера.

Все больше, и больше, и больше во всем своем безголовом величии разрастался Носяра Памяти, пока не начал свисать с помоста. Он сделался размером со среднюю собаку, приземистый, серый и неподвижный, а стеклянный колпак пошатывался на нем сверху, наподобие нескладной шапчонки. От него пахло молоком, травами и рассолом.

Теперь стало ясно, что Носяра Памяти не зря так зовется: это был здоровенный нос с пятью ноздрями, и теперь он недурно дополнял физиономию на стене. Он лежал на постаменте некоторое время, так что Сарнод успел сделать шаг вперед. И тут Носяра громогласно всхрапнул — чародей даже вздрогнул от этого звука.

— Птаха, не нужно ничего делать, — приказал Сарнод и на всякий случай приготовился наложить заклятье тщетности на то, что могло последовать.

Сначала одна ноздря, потом вторая, затем третья, четвертая — и наконец все пять отверстий Носяры Памяти начали выпускать послания в виде тонких спиралек голубого дыма с буквами, которые, стоило их учуять, превращались в мозгу Сарнода в изображения. Завитки дыма удлинялись, сливались воедино и становились облаками, а Носяра Памяти тем временем все уменьшался и уменьшался, пока не достиг своего исходного размера, а затем превратился в обмякший безжизненный мешочек.

Дым навеял такие тяжкие воспоминания, что Сарнод позабыл заготовленное заклятье и зарыдал, хотя выражение лица у него осталось прежним. Ему привиделась Вендра, созданная для того, чтобы быть его возлюбленной, и его брат Гандрил, который согрешил с ней, предав Сарнода. Воспоминание отозвалось кислым привкусом во рту, отчетливым, ярким, но быстро угасающим.

Сарнод нежно любил их обоих, он охотно пригласил Гандрила в башню после долгой службы у царя ящериц Раткара, а спустя несколько недель обнаружил их вдвоем в роще на берегу озера, прильнувших друг к другу в чувственных объятиях. Чародея обуял такой гнев, что поверхность озера вспыхнула огнем. Затем охватившая его печаль сковала воду льдом, после чего сердце его оцепенело и все стало как прежде.

Несмотря на слезы и мольбы, Сарнод изгнал обоих в Низовье. Он поступил с ними точно так же, как со всеми своими врагами: наложил заклятья, чтобы те стали маленькими и ощутили себя ничтожными, на время позабыв о прошлом. Они очутились в Низовье и пробыли там долгие годы.

Внезапные вспышки ненависти оставляли глубокие шрамы на сердце чародея, они тревожили его сон и побуждали бросаться на все живое, бродившее средь равнин и лесов; немало путешественников вдруг в ужасе обнаруживали, что их схватила громадная невидимая рука, которая затем швыряла их прочь на несколько лиг, обычно изрядно при этом помяв.