Андрей Петерсон - Некромант

За первой последовала вторая, затем третья. После пятой Осси перевела дыхание и вытерла со лба пот.

Оказывается занятие это — со стороны совершенно несложное и слегка даже глуповатое, требовало невероятной концентрации и собранности. Мало, что места для проколов не абы как выбирались, так еще следовало следить за тем, чтобы не повредить невероятно хрупкую оболочку высохшего сердца, и чтобы иглы внутри, не дай бог, не соприкоснулись. Хорошо хоть руку ее что-то иностороннее направляло, и от особо резких движений удерживало. И, при всем при этом, после пяти игл она чувствовала себя совершенно опустошенной и выжатой как лимон.

Еще две оставалось, и Осси, закусив губу, продолжила прерванное занятие.

Хилависта, проникшись важностью момента, даже икать перестал, Хода тоже хранила молчание, так что леди Кай ничто не отвлекало, и дело свое ей удалось завершить без особых усилий и напряжений. А, может, просто отдых тот небольшой помог все-таки.

Итак, приготовления были закончены, и теперь предстояло самое главное: мертвое сердце нужно было напитать жизнью и заставить биться.

Держа перед собой на вытянутой руке сморщенный серый комок, утыканный иглами, Осси начала читать заклинание.

Заклинание это было ей совершенно незнакомо, но после контакта со Слезой и слияния с темной своей половиной с леди Кай многие чудеса творились. Вот и сейчас, будто нашептывал ей нужные слова чей-то голос. Тихо и торжественно. Будто проповедь в самом главном храме Фероллы читал. И ничего, что в целом храме из слушателей и прихожан только леди Кай была — для нее одной и старался. А ей только повторять за ним оставалось.

И, что интересно, — слова эти впечатывались в ее мозгу будто навеки. И теперь она не только суть заговора этого понимала, но и уверена была, что случись если нужда — повторить сможет — один в один. Без ошибок и запинаний.

Да и вообще, такое ощущение было, будто все это она знала когда-то давно, просто забыла, а теперь, вот, вспоминает потихоньку…

Некоторое время вообще ничего не происходило. Слова заклинания падали в пропитанный влагой воздух тюремной камеры, а сердце мертвеца в руке леди Кай оставалось сухим бесформенным комком.

Рука, кстати, затекла уже безбожно, ибо держать ее вот так в неподвижности — это вам не мечом махать, а конца и краю заклинанию пока не предвиделось, и Осси это точно знала. Она его теперь будто по невидимому листу читала. И, похоже, что еще и до половины даже не добралась.

А слова все падали и падали. А вместе с ними падали набухшие тяжелые капли, продолжая наполнять темную лужу под ногами. И то ли от этого, то ли все-таки заклятие начинало потихоньку действовать, но воздух в камере вдруг стал гуще, плотнее, и даже, вроде как, течения какие-то в нем теперь угадывались.

По углам камеры теперь расплескались клочья предвечной тьмы, которые поворочались там немного, будто обживаясь и привыкая к новому месту, а затем начали неспешно расползаться в разные стороны.

Поначалу это выглядело достаточно безобидно и даже немного забавно: воздух в комнате выглядел будто вода, в которую плеснули немного чернил. Но по мере того как таяло потихонечку чувство новизны, таял и свет вокруг леди Кай.

Хищные языки тьмы сплетались в невероятные полупрозрачные узоры, опутывая все вокруг, облизывая и пробуя на вкус. Один из них обвился вокруг хилависты на манер древесной змеи, и даже, вроде, попытался сжать его в своих объятиях. Ташур тихо взвизгнул, вырвался и заметался по комнате как угорелый, пытаясь ускользнуть от холодных и слизких прикосновений. Но темный поток уже потерял к нему всяческий интерес и лениво скользнул дальше, понемногу уплотняясь и увеличиваясь в размерах.

Рассерженно зашипел факел, и дрогнуло испуганным мотыльком пламя на стене.

Потом еще раз и еще.

Языки огня, жившего здесь не одну сотню лет, заметались, будто в поисках спасения от чего-то неведомого, от неодолимой силы, наступающей откуда-то извне. И в тот же миг шевельнулся зажатый в руке комок, про который леди Кай, честно говоря, уже и думать забыла, настолько ее увлекла метаморфозы окружающего пространства. Как заклинание-то продолжала при всем при этом нашептывать — совершенно непонятно.

А мертвое сердце наливалось новой силой, расправляя смятые стенки и возвращая былую упругость. Оно дрогнуло и тут же замерло, будто испугавшись вкуса жизни. Затем дрогнуло еще раз, и на пол капнула кровь.

Одна капля.