Роберт Силверберг - Горы Маджипура

Король, высоко подняв плечи и держа перед собой сдвинутые ладони, производил загадочные движения пальцами и одновременно невероятно грациозно, легкими, почти невесомыми шагами двигался по широкому кругу вокруг Харпириаса. Это было похоже на танец охотника, подстерегающего добычу.

Харпириас, который не имел представления, как именно ему следует танцевать, секунду оставался неподвижным, глядя на Тойкеллу застывшим взглядом человека, постепенно впадающего в транс. Но вот он тоже начал двигаться, почти помимо своей воли: поначалу лишь сгибая и разгибая пальцы, потом медленно поднимая и опуская плечи и, наконец, копируя королевские мелкие, деликатные шажки на цыпочках, он тоже начал описывать круг, только в противоположном направлении, навстречу Тойкелле.

Долгие секунды они ходили кругами, выслеживая друг друга: громадный великан и человек намного ниже его ростом, более компактный, — а темп и громкость музыки все нарастали. Вскоре ее бурная интенсивность уже почти сравнялась с той, что сопровождала танец женщин.

Следуя за музыкой, Харпириас ускорял шаги.

Тойкелла, по-прежнему улыбаясь, тоже двигался все быстрее. Харпириас рассмеялся. Теперь стало невозможным сохранять прежнюю утонченность движений. Он прыгал и подскакивал, топал ногами и хлопал в ладоши.

— Эй-йя! — крикнул король. — Халга!

— Эй-йя! — отозвался Харпириас. — Халга!

— Шифта скепта гарта блан!

— Шифта скепта!

— Гарта блан!

— Шифта скепта гарта блан!

Харпириас рывком откинул назад голову, высоко вскинул руки, подтянул почти до груди одно колено, затем второе. Он выл и ревел. Он топал и хлопал. И теперь видел, что другие тоже присоединяются к танцу: сначала некоторые из женщин, затем тот богато разодетый человек с раскрашенным лицом, который разговаривал с Коринаамом у входа в долину, а за ним другие мужчины, тоже ярко раскрашенные — возможно, выдающиеся воины племени. Даже несколько скандаров в конце концов вышли танцевать, однако гэйроги не присоединились к танцующим, и Коринаам тоже не рискнул выйти в круг.

Казалось, они уже много часов кружатся по комнате, словно толпа обезумевших лунатиков… но музыка внезапно смолкла на полуноте, как будто все музыканты исчезли в одно мгновение, и единственными звуками, раздававшимися в комнате, были смех и хриплое дыхание.

Король, который стоял рядом с Харпириасом, когда оборвалась музыка, повернулся к нему. Горящие глаза человека-великана светились от счастья.

Он протянул к Харпириасу огромную лапу, сгреб его в охапку и с сокрушительной силой прижал к себе. Нескончаемо долгую секунду Тойкелла держал гостя в своих объятиях. Исходящий от короля запах вызывал головокружение: вонючая смесь пота, животного жира, толстого слоя красок и отвратительных духов.

Затем Тойкелла отпустил Харпириаса, еще раз широко улыбнулся и хлопнул себя по лбу жестом, походившим на салют. Харпириас, с такой же улыбкой, повторил королевский жест.

Танец привел его в сильное возбуждение. После долгих и мрачных месяцев ссылки он снова почти стал самим собой. К своему изумлению, он обнаружил, что Тойкелла к тому же обладает своеобразным очарованием и кажется ему приветливым, веселым старым тираном. По-видимому, он Тойкелле тоже понравился.

"Да, — подумал Харпириас, — мы станем лучшими друзьями, он и я. Будем вместе сидеть допоздна и пить — что, интересно, они здесь пьют? — и будем рассказывать друг другу истории из своей жизни. Да-да, друзьями.

Закадычными приятелями".

Теперь, наконец, настало время пира.

Король угощал Харпириаса из собственных рук — очевидно, высокая честь, но несколько сомнительная, так как дипломатическая вежливость теперь обязывала Харпириаса есть все, что предлагал ему Тойкелла. Если бы ему позволили выбирать по своему вкусу, он предпочел бы менее широкий ассортимент, так как почти все, что стояло на столах, судя по виду и по запаху, едва ли можно считать съедобным. По большей части это было мясо — жаркое и рагу и зажаренные на вертеле полоски, залитые густым, остро пахнущим соусом. Было также несколько видов супов — то есть Харпириас надеялся, что эти жидкости и есть супы, а не нечто более угрожающее — и горы жареных орехов, и пюре из разнообразных овощей, и нечто, напоминающее ободранные корни, запеченные и обугленные. Любимым напитком короля было, по-видимому, какое-то горькое, противное пиво серовато-черного цвета, которое неприятно пузырилось и бродило в чашках.