Наталья Лебедева - Малахит

Камни доводили Берковского до экстаза. Самый простенький агат он мог созерцать часами, трогать, гладить, прижимать к щеке.

— Должен же быть проход туда, если есть выход оттуда? — спрашивал он Алмазника, впиваясь в него лихорадочно блестящими глазами. — Найди мне его.

Алмазник что-то невразумительно мычал, отводил глаза, но прямого ответа не давал, хотя и был уверен, что прохода нет, или он надежно закрыт. Принц не говорил об этом Берковскому потому, что тот обещал сделать его полноправным королем.

— Революций вы еще не знали, значит, народ непуганый, — рассуждал Юрий Палыч, развалившись в кресле с бокалом коньяка. — Живете неплохо, но не идеально — тоже хорошо.

Под руководством своего старшего товарища Алмазник начал потихоньку действовать. Подкидывал самым болтливым торговцам нужные мыслишки — о том, как плохо живет народ здесь, и как хорошо — в Златограде, о том, что двор тратит больше, чем следовало бы, и что король практически ничем не руководит, а дела, будто бы, идут сами собой. Как ни удивительно было Алмазнику, эта невинная и, в общем-то, недалекая от правды ложь хорошо приживалась, расцветала историями и удобрялась человеческими эмоциями, которые было все равно на что изливать.

Алмазник вошел во вкус, обнаглел и стал влиять на двор напрямую: через самых отчаянных своих должников, но из тени выходить не спешил.

Впрочем, и брат его тоже не спешил бросаться в драку, даже если и чувствовал, что Алмазник шуршит за его спиной, будто крыса в мельничном углу. Он начинал входить в ленивый возраст, почувствовал, что старость не за горами и более всего был озабочен отсутствием наследника. Реальная власть сосредоточилась в руках Алмазника. Теперь, оставаясь сорокалетним невзирая на текущее время, он должен был только дождаться, когда стремительно стареющий Смарагд сойдет в могилу.

Но старичок отколол-таки номер. Первая его жена была бесплодна. Прямых наследников трона уже и не чаяли увидеть, как вдруг в одночасье развязался узел: Смарагд овдовел и уже через месяц объявил о скорой свадьбе. Бледная, почти прозрачная, двадцатилетняя и застенчивая Асбест взошла на трон и королевское ложе. Через девять месяцев она родила Смарагду Опала, а еще через семнадцать лет — Нефрита. Родами и умерла, несмотря на искусство лучшей в королевстве повивальной бабки.

Громкие вопли малолетнего принца подействовали на дворец, будто омолаживающая сыворотка. Взбодрился старичок-отец, ради будущего долгожданных сыновей даже рискнул разобраться с делами, и во многом это ему удалось. Дворяне осмелели тоже, стали в общении с Алмазником высокомерны, долгов не отдавали и в новые залезали нехотя. Цены на товары стремительно снижались, каменный ручеек иссякал. Ох, как занервничал Берковский. Он требовал решительных действий. Все, на что решился Алмазник — послал своих головорезов грабить ювелиров, которые все реже доверяли свои изделия торговцам и все чаще ездили продавать их сами.

Пытаясь противостоять брату, Алмазник начал сколачивать себе небольшие военизированные отряды. Недолго думая, назвал их милицией. Брали туда неудачливых торговцев, либо совсем уж бедных дворян. Смарагду преподнесли это сначала как попытку защитится от разбойников (которых никогда в стране не было), потом как нечто вроде пограничных войск (но границам тоже вроде никто не угрожал). И вот когда Берковский уже начал рассуждать о том, что с милицией они поторопились, Алмазник сам нашел выход.

Толчком послужила свадьба, о которой говорили все пограничные государства — смешанная свадьба. Надменный и своевольный граф Обсидиан, богатый, родовитый, первый жених королевства и при том страшный чудак, женился на своей прислуге — худенькой и невзрачной девушке по имени Вишня. Вся страна затаив дыхание ждала рождения первенца: унаследует ли он тягу к камням от отца, или станет разговаривать с деревьями, как мать? А может быть, он станет никем: ни тем, ни другим?

Родился мальчик, и опытные старики из окружения графа сразу поставили на нем клеймо выродка. Обсидиан выгнал их всех и стал в уединении растить своего умного и подвижного ребенка. В остальном он вел себя так, как и положено отпрыску древнего и непрерывного рода: появлялся там, где считал нужным, в мелочах исполнял королевский протокол и был готов проткнуть каждого, кто хоть как-то намекнет на уродство его сына. Обсидиан вызывал невольное восхищение и, сам того не желая, ввел смешанные браки в моду.