Конечно, кто-нибудь обязательно услышал бы шум драки, но была суббота, все разошлись ужинать, и в соседних номерах никого не было. Мне казалось, что мы деремся целую вечность, но на самом деле наверняка прошло совсем немного времени. Мало-помалу я начал кое-что понимать. Эти руки поначалу ввели меня в заблуждение: они казались сильными, да они и были довольно-таки сильными – но все-таки не такими сильными, как мои. Чем больше я усложнял свои удары и применял разные хитрости, тем более отчаянной становилась защита противника, тем больше он царапался. Наконец, когда он вцепился мне в нос, я не выдержал и отпустил его, пораженный такой беспринципностью, – и в тот же миг удар коленом в пах заставил меня согнуться пополам и застонать. Мой противник тем временем вскочил на ноги и очередной раз кинулся к двери, но тут же наткнулся на кровать, которую я, поднатужившись, вытолкнул в проход. Такого он не ожидал, потому что ему самому это было не под силу. И я, чтобы закрепить успех, нанес ему сокрушительный удар по основанию черепа. Он упал вперед, а я, навалившись на него всем телом, со всей силой вдавил его лицо в удушающие объятия плотного гостиничного покрывала.
Моя ставка сыграла. Теперь он никуда не торопился. Одним коленом я прижимал к кровати его поясницу, другим – шею. Руки его запутались в покрывале, ногами он пытался лягаться – без особого успеха. Я чувствовал, как он бьется в конвульсиях, отчаянно пытаясь вдохнуть, при этом громко сопя. Если я его не отпущу в ближайшее время, он задохнется. Теперь он полностью в моей власти!
Я сел, отдышался, потер ушибы, – в общем, подождал, пока уровень адреналина придет в норму, и ощутил неземное блаженство оттого, что могу свободно дышать. Если у меня когда-нибудь и был более серьезный противник в драке, то лишь однажды, да и то это был не человек. Мне начинало надоедать просто сидеть и ничего не делать, и я решил обыскать поверженного противника. Попытки вырваться возобновились с новой силой, но я не обратил на это никакого внимания. Взломщик был одет в обтягивающий спортивный костюм, источавший запах пота и чего-то еще, должно быть лосьона после бритья. Где же карманы? Нащупав один, я вытряхнул оттуда металлические инструменты, скрепленные кольцом, и связку пластиковых карточек с дырочками. Я решил, что это приспособления для взлома – и довольно хитроумные, раз с их помощью удалось открыть дверь в номер. Может, еще что найду? Я порылся в кармане брюк, и рука моя так и замерла на месте. Тело подо мной задрожало, хотя я в подобной ситуации, наверное, дрожал бы куда сильнее.
Выбитый из колеи, недоумевающий и удивленный, я откатился назад по кровати. Все это лишь доказывало, что я даже более честный боец, чем сам думал.
Я спрыгнул с кровати, на ходу поставил на место компьютер и включил свет в комнате. Бросил взгляд на приподнявшееся с кровати лицо, все в кровоподтеках и мокрое от пота. Из одной ноздри тонкой струйкой сочилась кровь; клочьями свисали остатки полумаски.
– И не думай даже! – рявкнул я, заметив, как предательски блеснул единственный открытый глаз. – На телефоне – кнопка тревоги. Только пошевелишься – и я нажму ее. Не думаю, что ты в твоем теперешнем состоянии сумеешь со мной справиться, – что, я не прав?
Женщина поникла головой и громко всхлипнула, не сумев сдержаться. Этот всхлип был красноречивее любого ругательства. Я отвел глаза и, как это ни смешно, почувствовал себя виноватым. И тогда я увидел провода, протянутые от компьютера к дополнительной розетке, которую установили для факса и модема. Я взглянул на монитор, и на меня снизошло озарение: в главном окне мелькала информация о моих деловых связях. Я нажал на клавишу «pause».
– И куда же это вы пересылали мои файлы? – поинтересовался я.
Женщина ничего не ответила.
– Ich fragte, wohin Sie meine Feilen copieren wollte? Je viens de vous demander ou exactement vous avez voulu copier mes fichiers? [17]Hein? Mei archivi – dovei? [18]Los ficheros… [19]
Она пробормотала что-то довольно неприличное.
– О'кей, в таком случае будем говорить по-английски. Вам знакомо такое выражение, как промышленный шпионаж?
Молчание. Я взглянул на нее повнимательнее. Так, ничего особенного. Только что высокая; неплохая фигура; гибкая, как пантера, – что правда, то правда, и грудь вроде ничего. Но все впечатление портило лицо. В этот момент оно выглядело ужасно: один глаз распух и посинел, разбитая губа вздулась, а из носа все еще сочились кровь и слизь. Но я сильно подозревал, что и в лучшие времена обладательница этого лица не победила бы на конкурсе красоты. Лицо ее выражало горькое разочарование и было таким же твердым, как ее кулаки, – начиная от глубокой V-образной складки между бровями и заканчивая выражавшими чувство неудовлетворенности глубокими морщинами по обеим сторонам от ее длинного носа и тяжелого рта. Глаз, который оставался открытым, был глубоко посаженным, очень темным и слегка косил. Он казался более узким от морщинок, наложенных нервным и тяжелым характером. Волосы у пленницы были черные и короткие. Сейчас они слиплись от пота и облепили ее голову, и поэтому сказать о них что-то определенное было невозможно. С этим выражением на лице ей можно было бы дать любой возраст, – возможно, сорок; но, взглянув на шею, я решил скинуть десять лет или даже больше. Такие лица я видел у женщин-гимнасток, у тех, которые потерпели поражение. Но это было вовсе не смирившееся лицо; напротив, это было лицо, дышавшее ненавистью, причем совершенно независимо от того, справедливо это чувство или нет.
Читать дальше