Джон Робертс - Убийство в Тарсисе

Нистура поразило мастерство наемника. Ему еще не доводилось встречать солдата, так умело пользующегося своим оружием. И все же подчас защитные движения его кинжала запаздывали, и дважды он принимал удары меча Нистура на защищенное двойным слоем брони предплечье. Пока что это не принесло ему ощутимого вреда, но показало, что время работает на противника.

Доспехи солдата будут представлять серьезную проблему, подумал Нистур.

Конечно, рубящим ударом в полную силу, наотмашь, ему удалось бы пробить их, но, во-первых, это было бы не в его стиле, а во-вторых, от такого удара изрядно пострадал бы даже его великолепный меч. Оставался укол, но даже в этом случае клинок не был бы застрахован от пары-тройки заусенцев. Нистур решил выждать, пока представится возможность завершить поединок одним уколом в шею — как раз над верхней кромкой кольчуги. Такой финал послужил бы отличным завершением всей этой разыгранной им поэмы в действии.

Нистур уже прикидывал последнюю комбинацию ударов и защитных блоков, как вдруг его противник резко отскочил в сторону. Рука, которую Нистур видел слабо дрожащей над столом, теперь яростно тряслась.

Железное Дерево выругался на незнакомом Нистуру языке, а затем вдруг неожиданно осел на подкосившееся колено и воскликнул:

— Только не сейчас!

Нистур бросился было вперед, чтобы одним ударом покончить с ослабевшим противником, но сдержал свой порыв. В арсенале умелого бойца всегда были такие обманные приемы, как неожиданное недомогание, преувеличенные страдания от пустячной царапины и другие провоцирующие на атаку действия. А ведь при любой атаке нападающий хоть на миг, но остается неприкрытым, уязвимым для неожиданного ответного удара. Вот на использование такого мгновения и были рассчитаны отвлекающие внимание приемы-приманки.

Вместо последнего рывка вперед Нистур отступил на шаг, ни на миг не ослабляя внимания. Он не стал атаковать противника, а издали резко ударил своим клинком по его мечу. Изогнутое лезвие вылетело из словно онемевшей руки Железного Дерева, который, казалось, тратил все силы только на то, чтобы удержаться на ногах. Но Нистур не купился и на это, зная, что и кинжал в руках опытного воина — грозное оружие. Прикрываясь нацеленным в лицо противника мечом, асассин сделал выпад и ударом кромки щита выбил широкий кинжал солдата из ослабевшей руки. Второй клинок со звоном упал на холодные, припорошенные снегом камни мостовой.

Железное Дерево задрожал всем телом и вдруг повалился на землю, зашуршав по камням чешуей кольчуги. И все-таки какая-то шкура, подумал Нистур. Не металл. Осторожно, носком сапога он перевернул на спину бившегося в судорогах противника.

— Боюсь, я вынужден покончить с этим делом, мой невезучий друг, — сказал Нистур, убирая меч в ножны. — Не принимай это так близко к сердцу. Я не знаю, от чего именно ты так мучаешься, но мне ясно, что шансов продолжить карьеру наемника у тебя никаких; кроме того, я теперь понимаю, почему ты был так одинок.

Из-за голенища Нистур выхватил блеснувшую в лунном свете заточку.

Десятидюймовый клинок, как и меч асассина, был заточен лишь с одной стороны, массивная тыльная часть лезвия добавляла силы рубящему удару, которого противник, готовый к уколу, не ожидал бы от такого оружия.

Наклонившись над солдатом, Нистур почувствовал что-то вроде сожаления по поводу бессмысленности происходящего. Его противник был повержен, но не им, а какой-то неведомой болезнью. И вот теперь этот великолепный, но невезучий воин должен умереть по прихоти какого-то заносчивого аристократишки, возненавидевшего солдата и презиравшего убийцу, но желавшего оставить чистыми свои руки, одетые в бархатные перчатки.

Бесполезные размышления, оборвал сам себя Нистур. Он приставил острие заточки к горлу противника, но в этот момент рука солдата, в которой что-то сверкнуло, метнулась к его шее. Нистур почувствовал укол и растекающееся по телу оцепенение. Попытавшись вонзить свой клинок в намеченное место, он понял, что не может этого сделать. Спрятанный кинжал! Да к тому же отравленный! Как это низко и подло, особенно для доблестного вояки. Нистур тяжело сел на заскрипевший под его штанами снег.

— Я повержен. И, главным образом, из-за моих недостойных мужчины сомнений, — произнес Нистур, жалея, что не приготовил для такого случая более патетического заявления. Непростительное упущение для поэта.

— И все же, уважаемый, — обратился он к солдату, — я был о вас лучшего мнения.