Инна Лёвина - Ловушка для наёмника

Урсула закрыла глаза, и увидела то, что вспоминала постоянно, с тех давних дней — Донн вбегает со шпагой в руке в зал, расшвыривает солдат, окруживших ее… У него черные глаза, гневные и встревоженные, и волосы словно летят по ветру…

Что было бы, если бы они снова встретились? Как, где это могло бы случиться? Урсула посмотрела в высокое, словно застывшее небо, но неуемная фантазия подсказывала ей то одну, то другую картину: в монастыре пожар… нет, бунт среди охраны… Донн прибегает, чтобы провести ее в безопасное место… приводит войско и осаждает Граниан… Союзная армия подходит к дворцу, Донну грозит пленение и казнь…Урсула тайком прибирается во дворец и выводит его подземным ходом. Они прощаются у реки. Ночь, оранжевое зарево вдали над дворцом, далекие окрики стражи. Донн благодарит ее и целует руку… Вскакивает на коня… и только гулкий стук копыт по подмерзшей дороге слышен далеко-далеко, а всадника уже не видно… Принцесса не первый раз воображала себе бесчисленные сцены встреч и разлук, и однажды на легком летучем листочке появилось стихотворение:

Но если бы он остался? Что случилось бы дальше? Тут фантазия Урсулы умолкала — придумать, какое могло бы быть продолжение не под силу даже ей. Она снова прикрыла глаза, и неожиданно зазвенели в ее душе слова и стали складываться в грустное стихотворение — о том, чего не могло бы быть никогда. Не то, чтобы она пыталась написать о нем или о себе — нет, это было только желание невозможного.

Урсула перечитала несколько раз написанное. Подписала под стихотворением "месяц Первого Снега". "Ну что ж, — подумала она, бросив лист в верхний ящик письменного стола, — по крайней мере, утро прошло не впустую".

Стихотворение легло на синюю обложку дневника — в нем Урсула записывала каждый день несколько строк… иногда по две-три страницы. Сейчас это уже не была просто привычка, как в детстве, слишком много было такого у нее в душе, о чем она не могла говорить ни с кем — только поделиться с синей тетрадью…

"Итак, я снова в монастыре — вместе со всей семьей, кроме тех, кто успел уехать из Севрума. Нас уверяют, что здесь совершенно безопасно. Донн сказал, что опасается провокаций или покушений, причем, как он говорит, это может быть и со стороны сторонников монархии — чтобы вызвать у народа к нам сочувствие. Поэтому лучше нам оставаться пока в монастыре под надежной охраной. А дядя говорит, что мы тут просто заложники. Я не знаю… Но верю Донну, а дядя… он ошибается, вот и все…"

"Я много времени провожу с младшими, читаю, слежу, чтобы они гуляли, вовремя ложились спать. Конечно, с нами остались слуги, хотя их меньше, чем было во дворце, за младшими присматривают монахини, но я все равно чувствую, что за малышей отвечаю именно я… Это моя обязанность… Вот странно — всего-то несколько месяцев назад я жила тут, в этой же комнате, только должна была ходить на занятия… Ни одной из моих подруг здесь нет — все разъехались… кто к родственникам, в провинцию — туда, где еще пока спокойно, а кто за границу…

Вспомнила о занятиях… Когда раньше читала о разных переворотах и революциях в "Истории", я часто представляла себя принцессой Тойны — в то время, когда у них была война с нами и часть придворных устроила заговор. Или участницей — ну, точнее, жертвой — переворотов и бунтов в других мирах… Читать об этом было необычайно интересно, и мне всегда казалось, что так захватывающе — жить в такие вот опасные времена, когда вся жизнь — одно сплошное приключение. Самые непредсказуемые изменения на грани двух исторических эпох, побеги из тюрем, спасение или предательство… Как сказал поэт: