Юлия Кайто - Зеркало за стеклом

Петух между тем перестал дёргаться, опустил крылья и свесил голову. Я поспешно разжала пальцы: только хладного птичьего трупа мне тут не хватало! Что я с ним делать буду — суп варить? Не хочу я супа из петуха — он горчить будет, сколько я на него настойки дубовой извела. Петух же, ничтоже сумняшеся, шлёпнулся на крашеные половицы, подогнул под себя лапы, нахохлился… и, не то потерял сознание в удобной позе, не то в ней же и сдох. У меня от возмущения ругань в горле застряла, но с желанием наподдать птице, из-за которой придётся заново белить печку, я кое-как справилась. В конце концов, чья была идея?

Повадившегося топтать мои грядки петуха я накануне подкараулила у забора, когда нахал демонстративно взлетел на одну из вкопанных палок, по-хозяйски плюхнулся ко мне в огород и шустро припустил на грядку с клубникой. От такой наглости, кажется, ошалели даже кроты, с которыми я воевала с тех самых пор, как осталась одна на хозяйстве. Не знаю уж, специально ли или по стечению обстоятельств, но именно они помогли мне изловить петуха и тем самым осуществить коварный план мести. Угодившего в кротовью нору пернатого наглеца я вытащила прямо за голову, зажала клюв, чтобы не смел клеваться и звать на помощь, сунула под мышку и тут же поволокла в дом, где уже дожидался приготовленный заранее тазик отвара из сока брусники, дубовой коры и пары нашёптанных словечек — для стойкого цвета и железистого запаха…

С протяжным вздохом, исполненным жалости к себе, я подняла петуха (тот соизволил засвидетельствовать свою живость, враждебно скосив на меня чуть приоткрытый глаз) и на вытянутых руках понесла в сени. Ещё со вчерашнего дня там на лавке притулился тазик, на сей раз с заговоренной настойкой из подсолнечника, приготовленной специально для такого случая. Кроме как ведьме, выловленную «окровавленную нечисть» нести больше, как ни крути, всё равно некому. Вот сейчас отмою птичку от брусничного сока, произнесу перед впечатлительными односельчанами устрашающую речь — что-нибудь о нечистиках, вселяющихся в неучтённые на огородной территории предметы — авось, бросят озеленять деревянную рухлядь с моей стороны забора и за птицей зорче приглядывать станут.

Окунутый в таз с остывшей за ночь водой, петух взбодрился, ошалело забулькал и забил крыльями, обдавая меня красными брызгами. Я стиснула зубы, ухватила пернатую скотину за многострадальную шею и одной рукой принялась распутывать кусок пеньки, щедро намотанный на птичий клюв. Пока суть да дело, подсолнечный отвар выполнил своё предназначение, начисто смыв с петуха «кровь». Зато я выглядела натурально как ведьма из баек — волосы дыбом, рот оскален, тело в растопыре, с головы до ног в подозрительного вида пятнах и потёках. Интересно, кто додумался плеснуть на петуха водой аккурат перед тем, как в мешок запихнуть? Смыться брусничная краска, разумеется, не смылась, на то и заговор был, зато щедро окрасила соприкоснувшуюся с ней воду и прочее.

Едва освобождённый от пеньковых уз, петух радостно разинул клюв и огласил округу настолько громогласным «ку-ка-ре-ку!», что у меня заложило ухо. Я тут же схватила гада за клюв одной рукой, за лапы — другой, перевернув вниз головой, встряхнула и потащила к окну, за которым страждущие уже не знали, что делать: либо сидеть и ждать, либо брать вилы и ломиться в дом. Петухи, как известно, кричат по двум причинам — сдуру утром и отваживая нечисть. А ведьма — она всё-таки вроде как нечисть. Да ещё и с другой нечистью заперлась. А то, что петух из дома ейного орёт, так это неудивительно: петухи, они ж безмозглые, вечно забредут леший знает куда.

Полагаю, что именно такие мысли уже вовсю бродили по головам моих односельчан, перескакивая с одной на другую в поисках здравого смысла, когда я кое-как локтем отпихнула с подоконника подушку, зубами отдёрнула занавеску и с ноги распахнула окно: руки-то заняты, в них извивается «бывшая нечисть». Марфин отлетел спиной вперёд и грохнулся в толпу, изрядно помяв несколько человек. На лбу у дурака красовалась аккуратная полоса от рамы. Я злорадно дёрнула уголком рта — а вот гуленьки вы у меня окно снаружи откроете. Рамы ещё бабка от воров заговаривала, а её слово надёжнее каменного засова.

— Ну что, госпожа ведьма, где там нечисть-то наша? — откашлялся староста, подступая к моему окну, и старательно загораживая собой барахтающегося на живом матрасе из односельчан Марфина. Вроде того, что никто и не пытался в окно влезть, а на заднем фоне так, забавы молодецкие. Кулачные неваляшки.