Михаил Исаков - Ловушка для героя

Но счастья поцелуя ему не досталось. Рука с длинными пальцами указывала на пасечника, скромно стоящего у дверей монастырской Каморы, где царствовал отец Феофан.

— Эй! А тебе какого рожна? У тебя, когда срок? — голос монаха перешел на визгливый фальцет. Он старался перекричать стадо коров, загоняемое за монастырскую ограду. Монастырские жители очень любили всевозможные молочные продукты, и особенно к ним благоволил брат-каморник. — Ну, что молчишь?

— Купцы в этот раз не приехали. Нету денег, отец, — пробасил пчеловод. — Можешь медом возьмешь?

— Ха! У него денег нет! А голова у тебя есть?! — В такие моменты брат-каморник Феофан казался себе настоящим владетелем душ и помыслов человеческих. Вот они — грешники — навыворот, изнанкой своей богопротивной выставлены, и делай с ними, что хочешь. А все почему? — "Норовят поменьше работать, да побольше себе урвать, забывая долг перед благодетелями".

Каморник иногда любил немного пофилософствовать.

— Что б завтра же, нет, сегодня же поехал на ярмарку у старой липы и продал там. Все я должен думать, да?

— Да, отец Феофан, мы без вас не смогли бы.

— Вот-вот. Смотри у меня. — В прошлый раз пасечник отправился на ярмарку сам, не спросясь благословения и был оштрафован на двойной размер оброка. Брат-каморник о том случае вилланского высокоумничанья помнил и не одобрял. — Целуй.

Пасечник подобострастно приложился к сухокожей руке монаха.

— Так, так. Кого это к нам принесло? — Феофан обратился к самым неприятным личностям, с которым ему приходилось общаться во исполнение своих обязанностей. — "Гадость какая!"

Он, кривясь и не скрывая свою брезгливость, смотрел на двух бродяг.

Монастыри королевства с давних пор обязаны давать приют и прокорм убогим и страждущим. Почетная обязанность, освобождающая их от налогов и всех остальных повинностей.

— Развелось вас тут. Делом надо заниматься, делом, а не шляться по стране и людей благочестивых донимать.

— Отец родной! Помилуй, ради Богов Всевеликих! — завел всем и каждому известную песню оборванец постарше. — Больной со мной.

При слове "больной" отец Феофан подобрал полы своей серой, изрядно пропыленной сутаны и, обнажив костлявые ноги, отбежал на несколько шагов.

— Пошли вон! Слышали?! Вон отсюда!

— Отец! Отец, не беспокойтесь. Это не заразная болезнь.

— Да? А с этим что? — Длинный палец указал на валяющегося в пыли бродягу помоложе.

Сразу после этого многозначительного жеста лежащий начал дергаться в конвульсиях. У него открылся рот и оттуда выпал язык, при этом он пытался что-то говорить. Естественно разобрать ничего не получилось. Бродяга бил по земле ногами и руками, завывал, изгибался и страшно вращал глазами.

— Чур меня! Чур! — Шарахнулась в сторону крестьянка, решившая, что взгляд кривых глаз убогого может ее сглазить.

Не то, чтобы Феофану нравилось наблюдать мучения бродяги, занимательно было и не более того. Как же это надо постараться рассердить Богов, чтобы получить такое наказание? К нему-то Боги милостивы, и не наградили его никакими страшными и неприятными для жизни знаками своего нерасположения?

— Ладно. Оставайтесь. После братья его посмотрят, может и помогут.

— Спасибо, отец! — воскликнул старший из бродяг и кинулся к монаху в поисках его руки.

Брат-каморник благодарности не принял, отпихнув бродягу с пастырским наставлением:

— Поди умойся сначала!

Катающийся в грязи оборванец вновь привлек внимание Феофана. Теперь он отплевывал пыль и песок, набившиеся в рот.

— Читать-то умеете?

Старший бродяга кивнул.

— Ишь ты! Грамотные… Дом призрения найдете. Накормят там.

— Спасибо, милостивец!

— Спасибо не булькает, — отрезал монах. — После отработаете. Боги благодарность любят, ибо награждают достойных, которые знают свое место и помнят место Богов Всевеликих.

— Истину говорите, — восхитился оборванец.

Феофан постоял еще несколько минут, смотря на мучения больного.

"Ишь как его пучит! Нагрешил, нагрешил, мальчишка".

Но зрелище быстро приелось, и внимание монаха переключилось на женщину, испугавшуюся сглаза.

— А ты от кого? Чего принесла?

— Ничего я, отец, не принесла, — захныкала баба. — Отсрочки прошу, брат-каморник.

— Как так отсрочки? — вознегодовал Феофан, да так, что женщина тут же бухнулась на колени и запричитала еще громче.

— Мочи нету платить! Отец родной, не погуби!!! — Крестьянка поклонилась монаху в ноги. Поклон был до самой земли, она просто распласталась в пыли монастырского двора показав всем любителям зрелищ свой округлый зад и сильные загорелые ноги.