Михаил Исаков - Ловушка для героя

— Чего ж ты, милая моя, боишься?

— Ничего я не боюсь. Только вот ты уедешь, а ей вот здеся жить. — Теперь ее могучие руки покоились на груди.

— Вот я и помог бы ей жить нормально. — В голову не пришло ничего лучше этой полицейской банальщины.

Крестьянка только усмехнулась в ответ.

— Ну, раз не хочешь по-плохому, разлюбезная моя, по-хорошему будет хуже. — Ловец встал и направился к выходу. — Пойду-ка к почтовой карете, кажется, важные господа прибыли. Поговорим с ними.

Он уже почти вышел, решив, что дело принимает тот оборот, который он и ждал.

— Стой! — Лицо женщины выражало скорее озабоченность, нежели страх перед угрозой. — Тебе, милостивец, хорошо бы с хозяином поговорить, о хозяйке его расспросить. Глядишь, что-нибудь и узнаешь. А коли узнаешь, то смекнешь, что дела здесь темные.

— Спасибо, голубушка.

Опять скрипела старая лестница, опять раздавалась унылая женская песня.

Все было ясно и без лишней загадочности. Одной из самых важных особенностей службы на дорожной станции Морского тракта было то, что это чрезвычайно доходное место. Попасть сюда станционным смотрителем в прежние времена было очень трудно, а уж сейчас-то и подавно. Много состояний началось со скромных дел, которые обделывались в залах таких вот придорожных станций. Станционный смотритель получал мзду с контрабандистов, торговал беспошлинным спиртным, да был в доле у местных карманников и дорожных бандитов. Масштаб коррупции зависит от широты натуры чиновника. Чем больше дел, тем больше денег и риска, что попадешься.

В зале уже орали песни.

Песня отставников еще не достигла максимального накала, но конец уже можно было угадать. Что-то там о Мэри, которая очень любила военных так, что была готова отдаться любому легионеру.

— Красотка! — Ему снова попалась грудастая служанка.

— Между прочим, меня завут Китти, гаспадин лекарь. — Она опять игриво улыбнулась. — И если вы не устали, то мы можем атдахнуть вместе чутачку папозже.

— Ты давно из Иррии приехала? — В гаме харчевни приходилось напрягать голосовые связки, и его вопрос явно заинтересовал погонщиков, сидевших за ближайшим столом.

— Уж третий год идет. Ну так как? — Ее вопророс не отличался особой многозначительностью.

— Отдохнем, отдохнем…

— Правильно, парень! Давай, сделай ей!.. — Заинтересованные погонщики проявили живейшее участие в судьбе "зарождающегося чувства".

— После. Хорошо?

Хозяина Ловец решил оставить на потом. Каждому известно, что станционной харчевней командует жена смотрителя.

— А сейчас расскажи мне немного о хозяйке.

И вроде бы ничего особенного в его просьбе не было, но то, что случилось дальше, не лезло ни в какие ворота. Девушка шарахнулась в сторону, и если бы он не схватил ее за руку, то она наверняка убежала бы.

— Атпусти меня!.. Слышишь? Пусти! — Она не кричала, а напряженно шипела, словно боялась, что их услышат в многоголосье зала. Раскрасневшееся личико побледнело, и стали заметны большие и некрасивые веснушки.

И тут Ловец понял, что его беспокоило с момента прибытия на станцию. Глупые столичные слухи здесь ни причем, странное происшествие на конюшне, наверное, тоже. Он чувствовал слабенький след Силы. Это открытие так его поразило, что он разжал руки и отпустил девушку.

"Час от часу не легче!"

Станционный двор, куда он выбрался, потрясал своими размерами. Двор был просто огромен. И в тоже время он вполне мог показаться маленьким и тесным, если заполнялся многочисленными ремесленными повозками и гигантскими купеческими фурами, грубо сколоченными телегами и дорогими позолоченными каретами, а главное, если там были их разноголосые хозяева и пассажиры. Последние на ночь перебрались под крышу станции, оставив свой транспорт под надзором стражи. Поэтому, ночью тишину двора нарушала только перекличка часовых на частоколе и вой сторожевых псов. Этой ночью не было слышно даже собак. Все либо дрыхли, либо собирались это сделать.

Казимиру после целого дня пути тоже хотелось спать, но интерес к окружающему миру был сильнее усталости. Его ждали тайны очередного станционного двора, а значит, он обязан проявить крайнюю осторожность, сбегая из-под бдительного ока своего дяди. Ему повезло. Парня никто не заметил и не окликнул, когда он пересекал прокуренный зал, а потом осторожно обходил лошадиные лепешки и вонючие лужи во дворе. Облака закрыли обе луны и темнота поглотила его маленькую фигурку. При всем желании его было почти невозможно заметить. Точно также как и ему было бы весьма трудно найти в этой кромешной тьме что-нибудь или кого-нибудь.