Михаил Исаков - Ловушка для героя

От последних слов, атаман аж поперхнулся гороховым супом, который он уплетал, не упуская, однако, ни одного слова проповедника.

— Так ведь, падре, у нас здесь нет ведьмов всяких.

— А этот, кто? — Монах гневно вытянул костлявую руку в направлении Ловца. — Что он вам наплел?

Если бы он умел пользоваться магией, то испепелил бы лекаря одним взглядом.

— Не терпим мы их, как деды наши нам завещали. — Фирс не стал обращать внимания на невежливость посланца Ордена. — И с друидами да дриадами мы не водимся. Так?

Монах и Ловец промолчали.

— Так, я спрашиваю?

— Ты верно руководишь своим поселением, — нехотя признал проповедник, — но тебе надо сделать еще один, последний шаг на пути к истине и признать власть Святого Ордена.

— Да, и повторить судьбу Виткова? — Ловец, наконец, решил действовать. Все на левом берегу Востравы знали то, что Орден сделал с этим поселением лет десять назад.

Было оно, как и все фермерские селения, укрепленной крепостницей, окружным баронам не подчинялось, налогов не платило. Были фермеры горды и шапку перед дворянством лишний раз не снимали. Старое поселение было. Одно из первых. Вот это-то и сгубило его. Лес под напором людей отступает, отступают и друиды, дороги люди проводят, поселенцы приходят и селятся на баронских землях. Вольные, самолюбивые люди были теперь не нужны ни баронам, ни короне. Пришли к ним орденские монахи стали склонять к переселению к лесу на орденские земли, да так, что это не на приглашение походило, а на ультиматум. Монахов избили и прогнали, а рыцари ордена в ответ напали ночью и все поселение перебили. Заявив, что там были все одержимые. Проблем у окружных баронов не осталось. Зато у Ордена появились проблемы с привлечением на свою сторону востравских фермеров.

Аргумент Ловца обладал убойной силой арбалетной стрелы.

— Мы ошиблись. Мы признали свои ошибки. Магистр Ордена раскаялся в содеянном, — быстро нашелся монах.

— Раскаянием содеянного не исправишь. — Фирс прекрасно понимал, что слова лекаря весомее.

— Тем более непонятно, что это Орден печется о бароне д` Кригоф, который не был вашим членом, — вставил в разговор еще один сильный аргумент Ловец.

— Значит, ты слушаешь больше этого проходимца, нежели посланца Ордена. — Монах не удостоил лекаря даже взглядом.

— Не спеши, божий человек. Я подумать должен.

— Но…

— Завтра поговорим. — Атаман свои решения не менял. Как и всякий фермер, он знал цену единожды сказанного.

Когда проповедник, не скрывавший своего негодования по поводу искусственного затягивания ясного и простого вопроса, вышел, атаман помолчал еще несколько минут. Но Ловец уже знал, что его спросят.

"Лучшая оборона — это нападение".

— Как барона убивали, я не видел… Сына его я спалил вместе со Старой башней. Барон меня его вылечить попросил, — Ловец скривился в ухмылке припомнив обстоятельства их договоренности. — Не получилось у меня. Ни у кого бы не получилось… Когда я с Сашей из огня вышел, они даже испугались. Внутри башни уже ничего не осталось, огонь все пожрал. А мы как ни в чем не бывало. Даже погоню не организовали толком. Только собак спустили. Так я их со следа сбил.

— Значится, прав был монах. Ты, значится, ведьм самый что ни на есть.

— Значит, прав. — Скрывать правду особого резона не было. Чем правдивее поведешь себя с фермером, тем лучше. Они славились своей прямо-таки болезненной страстью к справедливости и честности.

Со двора раздавался треск колющихся дров и здоровое мужское уханье. "Гули-гули-гули…", — где-то недалеко кормили домашнюю птицу.

Фирс упорно изучал щели на столе, стараясь не смотреть на Ловца. Инициатива была на его стороне, упускать ее неосторожными обещаниями он не собирался. Ловец это тоже понимал, но также он знал, что его лекарская помощь в счет не пойдет. Надо было выдумывать что-то более существенное, но как назло "существенного" не было. Чувствовал, что атаману от него надо гораздо более важное и соответственно гораздо более сложное.

— Может быть, у вас в поселении хвори какие-нибудь ходят? Нечисть какая-нибудь в округе появилась? Может…

— Вот именно, что нечисть. — Атаман, наконец, решился сказать то, что его мучило не последние два дня, а гораздо дольше. — Есть у меня думка одна…

"Ну, давай, давай, родной!"

— Понимаешь, лекарь. Надоели нам дриады, спасу нет. Ежели друиды, противное племя, не могут своих баб в повиновении держать, то мы-то им помочь никак не могем. Воюем, воюем мы с бабами этими, а они нам все одно, гадят… Хочу я с их старшинами договориться, что б они мое поселение в покое оставили. Там, глядишь, вообще обо всем порешим.