Андрей Раевский - Начало Игры

Возница — крепкий жилистый малый, не обращая внимание на многочисленные, но по счастью, неопасные кровоточащие раны бросился к раненому купцу.

— Дядя, ты жив? — спрашивал он с неподдельной тревогой, приподнимая голову раненого. Старик не отвечал. Его бил озноб. Руки лихорадочно прижимались к бурому от крови боку.

— Рана, вроде бы не слишком опасна, — сказала девушка, подойдя к рааненому и осторожно ощупывая его бок.

— Я не уверен. — возразил Сфагам — кажется, задета селезёнка. Олкрин, принеси эликсир.

— У нас тоже есть целебные травы, — вставил возница.

— Это потом… Займитесь вашими ранами.

— Займёмся, займёмся…-проговорила женщина с привкусом вызова в голосе. Она выпрямилась и, скрестив руки на груди стала наблюдать, как неожиданные союзники умело обрабатывают рану, используя эликсир из маленького тончайшей работы серебряного сосуда.

— Я — Гембра, — представилась она.

— А я — Олкрин, — парень вскочил, шутливо приподнимая свою маленькую чёрную шапочку.

— Стамирх — купец из Тендекара, а Лутимас — продолжала она, кивая на возницу — его племянник. А я охраняю…

— Меня зовут Сфагам — сказал монах, не отрываясь от дела.

— Вообще-то я бы и без вас справилась. Не в первой…

— Ещё бы! Кто б сомневался! — съехидничал Олкрин. — В следующий раз только ручкой помашем!

Сфагам едва заметно улыбался. Закончив работу, он поднялся. Лутимас тоже ухмылялся разбитыми губами.

— А вообще, здорово ты их… — голос Гембры стал мягче, — чик-чик — и готово!

Теперь смеялись все.

— Ты где так научился?

— Это мастер. — Неожиданно проговорил раненый купец. Его затуманенный болью взгляд на минуту приобрёл ясность. Нетвёрдая рука указала на знак уробороса.

— Вот, что значит бывалый человек! Лишних вопросов не задаёт. — прокомментировал Олкрин, искоса глядя на Гембру.

— А ты, сегодня провинился. — заметил Сфагам ученику.

— Вот ещё! — наиграно возмутился тот, — за мной сегодня двое! Не то, что у тебя, но всё-таки…

— Ты пропустил удар. — серьёзно сказал учитель. — И удар смертельный, хотя и простой. Разве можно стоять прямо лицом, когда в тебя целят пикой? Возьми он чуть левее — и неизвестно кто бы за кем сегодня был. Тебе просто повезло… Ладно… завтра отработаем… В дороге поговорим. — закончил Сфагам, — надо раненого пристроить, похоронить вашего, да и этих тоже. Не бросать же так.

Настоятель Братства Соляной Горы был с утра особенно задумчив и даже немного хмур. Утренняя медитация была необычной. Сознание сидящего перед окном наставника ещё не погрузилось в транс, когда устремлённый в облака взгляд стал замечать нечто странное. Одна из невесомых белых подушек вдруг стало непонятным образом видоизменяться. Но это были не те изменения, которые фантазия сама придаёт зрению, извлекая из текучей ватной стихии мириады образов. Это облако менялось само. Оно, будто намеренно приближалось, приобретая на лету вид струящейся нитевидной массы. В центре её обозначилось даже нечто вроде лица. А затем появился голос. И голос этот слышался не ухом, а доносился откуда-то изнутри. Слова стёрлись из памяти. Сознание растворилось, мысли уступили место созерцанию всплывающих из пустоты форм. Выход из медитации был почти болезненным… Весь день наставника не покидало ощущение, что кто-то завладел его волей или, по крайней мере, настойчиво пытается это сделать. Он ещё не знал, что хочет от него чужая воля, но сопротивлялся изо всех сил. И вот теперь, к концу дня напряжение стало невыносимым. Ещё лет десять назад ему не составляло труда блокировать любые атаки из тонкого мира. Но теперь… Старость… На огромном покатом лбу легла скорбная складка.

— Учитель позволит войти? —

— Войди. —

Наставник поднял голову. В дверях показался слуга с небольшим глиняным блюдом в руках. На нём был обычный ужин наставника — кружка свежего молока и пресное печенье. Слуга оставил блюдо на низком ореховом столике и с почтительным поклоном направился к выходу. Он уже почти скрылся за дверью, когда его остановил голос учителя.

— Позови братьев Анмиста, Велвирта и Тулунка. Чужой голос в голове издал гулкий вздох одобрения. Надев шапку с гербом Братства и большой диадемой, настоятель преобразился, приняв торжественный вид. Но и это не помогло скрыть усталость и болезненную тревогу. С этого момента сознание оставило сопротивление. «Пусть делается, то что делается. Как говориться, не я, но через меня…»