Галина Романова - Бывших ведьмаков не бывает

— Думаешь, уплатит? — засомневался атаман. — А если больше?

— И больше уплатит. Дочка у него единственная, за нее никаких денег не жаль.

— Ну тогда, — у атамана загорелись глаза, — тогда пять сотен! Поняла, барышня? Пиши! Чего глазами хлопаешь?

У Владиславы дрожала рука с пером, перед глазами стояли слезы. Пятьсот тысяч! Разве у отца есть такие деньги? Да чтобы собрать за три дня? А Петр хорош! За что он с нею так? Она же ничего ему плохого не сделала. Почему?

— Пиши! Чего застыла? Иль ты такая же княжеская дочка, как я — царь-император?

Почти ничего не видя от набегавших на глаза слез, девушка кое-как написала несколько строк, поставила свою подпись.

— Совсем иное дело! — Атаман дождался, пока просохнут чернила, скатал письмо в трубочку и повернулся к Лясоте. — Ну, теперь надежного человека найти, чтоб письмо князю доставил.

Он покосился на Лясоту, и тот с готовностью протянул руку.

— Могу и я! А чего? Хоть пятьсот тыщ в руках подержу! Деньги немалые. С таким богатством небось любую шею от петли спасешь!

Он подмигнул княжне, потянулся за бумагой, но атаман проворно отдернул руку.

— Ишь проворный какой! Ты либо дурень каких мало, либо нахал. Видать, ничему тебя Закаменье не научило?

— Почему же? — Лясота выпрямился. — Кой-какую науку я усвоил. Например, что у всего есть своя цена. И не только люди продаются и покупаются.

Они с атаманом уставились друг на друга, как два петуха. Затаившая дыхание Владислава даже вскрикнула, когда Настасья неожиданно взяла ее за руку.

— Пошли покормлю.

На кухне, где хлопотали две женщины, девушке дали щей, каши, сбитня. Ни того, ни другого княжна прежде не пробовала — это считалось простой, мужицкой едой, хотя сладкие каши из дорогого сорочинского пшена у отца подавали к столу часто. Но хотя Владислава и проголодалась, ей кусок не шел в горло. Она вспоминала взгляд Петра, его слова. Что все это значило? На чьей он стороне?

После того как она немного поела, ее проводили в маленькую комнатку на втором этаже. Было здесь тесно, скромно, даже бедно. Но хотя бы имелась постель и окошко, из которого девушка могла видеть крыши каких-то строений, высокий тын с черепами коров и коз и встающий за ним стеной лес. Он одновременно манил и пугал. Легко поверишь, что в таком лесу может водиться всякая нечисть.

Она еще смотрела на густую тяжелую зелень деревьев, когда за спиной скрипнула дверь. Стоявшая коленями на лавке княжна спрыгнула на пол, приготовившись ко всему.

Это был Петр Михайлик. Он остановился на пороге, окинул взглядом комнатку. Девушка следила за ним настороженным взглядом. В новой, хотя и ношеной рубахе и наброшенном на плечи полукафтане, в штанах, заправленных в сапоги, он казался чужим. Совсем не этого человека встретила она несколько дней — целую жизнь! — назад на борту парохода… Как там он назывался? Владиславе казалось, что та жизнь ей никогда не принадлежала, что и прогулка по реке, и пароход — все ей приснилось. И единственным приветом из сна был этот человек.

— Как вы, барышня? Не обижают вас?

— Вы зачем пришли? Посмеяться надо мной? — Как ни крепилась, в голосе зазвенели слезы.

— Нет. Я хотел… — Он наконец-то посмотрел на девушку и осекся. — Хотел сказать…

— Скажите мне правду, Петр, — попросила Владислава. — Пожалуйста! Кто вы?

Лясота посмотрел на свои руки. Вернее, на запястья и оставшиеся там следы.

— А не страшно?

— Страшно, — кивнула княжна. — Мне так страшно… Кто же вы?

— Об этом надо было спрашивать раньше, — усмехнулся он, — еще на пароходе. Может быть, тогда бы вы ни за что не захотели покинуть вашего отчима и матушку. Были бы сейчас дома…

Владислава прикусила губу, чтобы не расплакаться. Ни мама, ни отец не знают, где она и что с нею. Правда, отец скоро узнает — из письма, которое она написала с просьбой о выкупе. И что с ним будет? А что будет с нею? Она совсем одна, и рядом только этот странный человек.

Он стоял перед нею, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди. Такой чужой — и почему-то родной. Такой далекий — и близкий. Она вспомнила красавца-коня, его теплые губы на своих ладонях. Вспомнила свой страх и одиночество, вспомнила весь их долгий путь. И сегодняшний разговор — несколько слов, брошенных атаманом разбойников.

— Скажите, — промолвила она, смущаясь и замирая от собственной смелости, — а вы правда… ну… каторжник?

Лясота задержал дыхание. Как же ему не хотелось ничего говорить! Он надеялся, что прошлое осталось там, за Каменным Поясом, похоронено навсегда в тайге, в грязи и смраде рудников, осталось в снегах и болотах. Деньги, которые он мог выручить за то, чтобы доставить княжну Загорскую отцу, должны были помочь ему начать новую жизнь где-нибудь за границей вместе с Поленькой. Но что теперь? Оружие и документы остались у проклятого колдуна. И если у этой девушки еще были шансы начать все сначала — неужели отец прогонит с порога единственную дочь? — то для ее спутника жизнь закончена.