Галина Романова - Бывших ведьмаков не бывает

Сейчас Владислава была готова кинуться кому угодно на шею, только бы ее не трогали. Она проворно вскочила, бросилась к Петру, но ее дернули за подол.

— Э, нет, атаман, так не пойдет! — Обиженный разбойник не собирался отпускать свою добычу. — Ты сам говорил, что мы за справедливость и чтобы все было поровну. А тут чего? Раз она княжеская дочка, то ее пальцем не тронь? Да еще отдай этому хмырю? Где справедливость? Девка она девка и есть… Ты рожи-то не строй! — огрызнулся он на Лясоту, который сидел с каменным лицом. — Не погляжу, что каторжный, враз уму-разуму обучу!

Лясота похолодел. Страха не было — голову затуманила злость.

— У тебя никак зубы лишние? — промолвил он. — Могу избавить.

— Да я тебя… Я тебя…

Отпихнув Владиславу, разбойник полез через стол с кулаками. Лясота вскочил.

— Оба цыц! — рявкнул Тимофей Хочуха. — Драки не допущу. Девку — под замок, а вы, псы, по местам. Настасья, поднеси им мировую. Промеж своих драк мне чтобы не было!

— Да какой он свой, — не сдавался обиженный разбойник. — Рожа каторжная! Небось за него самого награда назначена как за беглого!

— Так сходи — потребуй, — повысил голос Лясота. — А то мне одному в петле болтаться скучно будет, а с тобой на пару — в самый раз. Можем еще кого-нибудь прихватить. Кто тут смелый? Кому жить надоело?

Дальше Владислава уже не слушала. Настасья, оказавшись рядом, схватила девушку за руку и потащила куда-то вглубь терема. Там впихнула в какую-то каморку, захлопнула дверь. Лязгнул засов.

Сквозь крошечное окошечко пробивался слабый свет. Присмотревшись, Владислава заметила, что тут составлены какие-то лари, навалены мешки. Кладовая. Присев на ближайший ларь, она дала волю слезам.

В каморке было душно. Пахло мехами, пылью, тканями — как в лавке. Наплакавшись, Владислава задремала прямо там, на мягких мешках, где, если пощупать, хранились меха и другая рухлядь. Спала без снов, а пробудилась неожиданно, от стука засова.

Заглянула Настасья. Протянула руку.

— Насиделась? Пошли со мной.

Женщина привела Владиславу в ту же горницу, где недавно шла пирушка. Только теперь все разбойники разошлись, стол был убран и вычищен. У Владиславы со вчерашнего вечера во рту не было маковой росинки, и девушка вздохнула — есть хотелось ужасно. Но стол был пуст. Только лист бумаги, перо да чернильница.

А еще за столом сидел Тимофей Хочуха, за спиной которого стояли двое. Одного девушка не знала, зато вторым был Петр Михайлик. Он скользнул по ней взглядом, но не подал и знака.

— Садись, барышня, — кивнул атаман, указывая на лавку. — Пиши.

Владислава осторожно присела, чувствуя за спиной присутствие Настасьи.

— А что писать?

— Письмо отцу своему. Пущай денег за тебя даст. Только хорошо пиши, чтоб папаша поверил и не поскупился. А иначе, мол, дочку свою он живой никогда не увидит. Поняла?

Девушка хотела отказаться, но неожиданно поймала взгляд Лясоты. Стоявший за спиной атамана, тот еле заметно кивнул ей, и Владислава, вздохнув, взялась за перо. Она так давно мечтала написать отцу, рассказать ему о своей жизни, попросить наконец, чтобы он забрал ее от отчима, но все как-то было некогда. И вот теперь ей предоставляется возможность, а рука замерла в воздухе.

Решившись, девушка окунула перо в чернила, осторожно вывела первые строки:

«Милый папенька! Пишет вам ваша дочь, Владислава. Как ваше здоровье? Не хвораете ли? Как протекает ваша жизнь? Забылись, наверное, трудами или все еще тоскуете? Я дня не могу прожить без того, чтобы вас не вспомнить. У маменьки все хорошо, она счастлива, чего о себе сказать не могу. Очень я скучаю по нашему городу, по нашему дому, по озеру, где мы проводили летние дни, по всем нашим соседям, знакомым, кто бывали у нас гостями…»

— Ты чего там пишешь? — окликнул ее Тимофей Хочуха.

Девушка начала перечитывать письмо.

— Тьфу ты, вот дура девка! — выругался атаман. — Волос долог, а ум короток, как у всего вашего бабьего племени! Настасья, эту бумагу в огонь да подай другую. Живо! А ты, барышня, не антимонии там ваши барские разводи, а пиши коротко — мол, захватил меня Тимофей Игорыч Хочуха и желает смерти предать. А коли не уплатишь ему сто тысяч серебром да не велишь к условному месту через три дня все серебро привезти, пеняй на себя — не увидишь ты свою дочку живой и здоровой. Поняла? Так и пиши.

— Сто тысяч? — подал голос Лясота. — Маловато. Двести проси.

Владислава задохнулась. Она про такие огромные деньги никогда не слышала. Нет, девушка знала, что доход, например, у ее отчима больше двухсот тысяч в год, но не могла вообразить, что отец согласится.