Галина Романова - Бывших ведьмаков не бывает

— Хорош, — бормотала она. — Ай хорош! Не выдохлась, видать, травка. Какой богатырь народился! Хоть сейчас на подвиг ратный!

Он выпрямился, встал на ноги. Дышалось легко и свободно, хотя в ушах еще шумело. Прислушался к ощущениям своего тела. Посмотрел на руки. Старых следов от кандалов на запястьях как не бывало. И вывихнутая нога ничем не напоминала о себе. И шрам — потрогал подбородок — тоже пропал. И плохо зажившие царапины от битого стекла. И вообще ощущение было такое, словно он помолодел лет на десять. Теперь он чувствовал себя таким же, как до рудников. Но главное — вернулся прежний мир. Он слушал — и слышал. Смотрел — и видел. Чувствовал — и чуял. И, схватившись за голову, закричал, не в силах как-то иначе выразить обуревавшие его чувства.

— Хорошо ли тебе, витязь? — прозвучал негромкий голос, когда Лясота проорался.

Он обернулся на… на древнюю как мир богиню, легко различая ее истинный лик за личиной странной старушки. Он чувствовал ее силу, проникал ее природу и склонился перед нею, касаясь рукой пола в старинном поясном поклоне.

— Благодарствую, ведь-ава! [17] Здесь: в значении «богиня-мать».

— Признал, — разулыбалась та и ласково потрепала по щеке.

— Как не признать тебя, матушка. Ты ж как солнце в небе, одна такая!

— Льстец, — усмехнулась старушка. — Ладно, в баньке моей огненной попарился, теперь поешь-попей и в дорогу собирайся.

Ничему особенно не удивляясь, Лясота обнаружил на пустом доселе столе обильное угощение. Каша, пироги, уха, жареное мясо, свежий хлеб. Откуда что взялось! Впрочем, раздумывать было некогда. Ощутив, что проголодался, Лясота набросился на угощение. Хозяйка стояла над ним, умиленно глядя, как он жует.

— Ты ешь-ешь, — дотянулась, погладила по голове. — Сил набирайся. Путь тебе предстоит неблизкий, на дело идешь многотрудное, опасное. Нелегко со змеем справиться. А с людьми и того труднее.

Он кивнул, судорожно проглатывая, что было во рту.

— А ты, матушка, про людей откуда знаешь?

— А то сам не ведаешь? Как где мир нарушился — там непременно какие-нибудь люди виноваты. Все от людей — и счастье, и беды.

— Я людей не боюсь. — Лясота потянулся за крынкой, стал пить брагу прямо оттуда. — Что они мне могут сделать? Разве что убить. Так я уж помирал. Не так это страшно.

Теперь он помнил, что произошло. В утро казни их всех вывели на площадь. Сначала заставили смотреть на жуткую мучительную смерть зачинщиков восстания, а потом с тех, кого отправляли на каторгу за Каменный Пояс, срывали эполеты и шпоры, ломали над головой сабли, лишая дворянства и достоинства. А у него, единственного осужденного ведьмака, забрали его Силу. И это было так больно, что он забыл обо всем, омертвев душой и вспомнив подробности лишь сейчас.

— И то верно. Ты не людей бойся, ты суда высшего страшись. Ну да чего тебе-то бояться, коли на своей дороге стоишь? Погоди, одежонка-то твоя…

Хозяйка опять метнулась к ларям, порылась в них, доставая вещи. Сытый Лясота переоделся без разговоров. Сапоги пришлись впору — хорошие сапоги, яловые, с каблуками, подбитыми маленькими подковками. Так же хороши были и порты, а вот рубаха явно назначалась для кого-то, кто был в плечах гораздо шире. Пришлось потуже затягиваться поясом, убирая лишнее в складки по бокам. Чтоб длинные рукава не мешались, спускаясь до кончиков пальцев, хозяйка дала пару обручьев, натянув их на запястья. Одевшись, Лясота тихо присвистнул. Сейчас он сам себе напоминал лубочного богатыря, недоставало лишь кольчуги, шлема и булавы.

— Чего лыбишься? — поинтересовалась хозяйка. — Другой одежи нету.

— Да я не смеюсь, матушка. Я радуюсь обновке.

— Радуется он, — фыркнула старушка, движением руки убирая со стола. — Дите… Ладно. Сейчас пойдешь аль погодишь?

Лясота прислушался к себе. Сил было столько, что оставалось лишь дивиться. Поднял с лавки свой сюртук — куда делось остальное, непонятно, — под ним нашлись только пистолеты. Сунул их за пояс.

— Сейчас пойду. Время дорого. Ты прости, матушка, коли что не так!

— Да все так, сынок. — Она вдруг обняла его, сжав не по-женски сильно. — Все так… Да, вот еще, забери-ка. Чай твое!

В руку лег простой кожаный кошель. Развязав тесемки, Лясота нашел там кремень, огниво, несколько свинцовых шариков-пуль, горсть медных и серебряных монет, и среди прочего мелкого мусора — давно потерявшийся перстень с камушком. Тот самый, который когда-то вез Поленьке в безумной надежде сделать ее не просто возлюбленной, но женою. Он уж и забыл про него. Да и не натянулся бы тонкий ободок на толстые пальцы купчихи. Ему по мерке другие пальчики, девичьи… И, кажется, он знает, как эту девушку зовут.