Глен Кук - Суровые времена. Тьма

Надо будет поговорить с Бадьей. Ему не помешает кое-что уяснить.

И тут я ощутил запах Кины. Она находилась недалеко и быстро приближалась.

Дрема подпрыгнула, рывком натянула штаны и растерянно огляделась по сторонам. Она тоже уловила присутствие богини. Затем девушка сосредоточилась и попыталась определить источник тревоги. Но запах рассеялся. Здесь Кину больше ничто не интересовало.

Однако Дрема неожиданно застыла на месте — она увидела меня. Вздрогнув, она подалась вперед и тонким от волнения голосом спросила:

— Мурген? Ты привидение или как? Ты что, умер.

Я попытался сказать, что жив, по она меня не слышала. Тогда я покачал головой.

— Значит, слухи верны. Ты и вправду можешь покидать свое тело.

Я кивнул, пораженный тем, что девчонка относится к этому так спокойно. Сколько ни живешь, столько удивляешься.

Но если Дрема мог видеть, стало быть, я имел возможность общаться на расстоянии. Пусть не с помощью голоса. Помнится, он учился языку глухонемых, и хотя эта наука давалась ему с трудом…

Ей, Мурген, ей.

Черт, до чего трудно привыкнуть думать о Дреме как о девушке. Хотя пора бы.

Я принялся вертеть пальцами, хотя понятия не имел, может ли Дрема различать такие детали. Возможно, она видит перед собой лишь сгусток тумана, пахнущий, как Мурген.

Но все мои потуги оказались бессмысленными. На голос Дремы появился дядюшка Дой. Каждое движение причиняло ему боль.

— Не тревожься, юноша, — промолвил он. — Ты должен помнить меня. — Дой был бдителен настолько, насколько это возможно для человека. Странно, что он не улавливал моего дыхания.

— Ты взывал к знаменосцу, юноша. Называл его по имени. Почему?

— Сам не знаю. Я в плену, прикован. Какой-то человек выскочил невесть откуда и забрал с собой девочку, которая была здесь со мной. Я испугался. А знаменосец — мой друг и наставник.

Боек… бойка на язык эта малышка. И основательно подозрительна, что характерно для всего нашего Отряда.

Я же был основательно обременен новостями, которые следовало доставить на равнину. Пришла пора уходить. С Дремой все будет в порядке, Дой доставит ее куда надо. Я сделал знак. После грех попыток Дрема кивнула. Хотелось верить, что это отклик.

— Ты был в плену у той, что властвует над воронами? — Последние слова Дой произнес на нюень бао, будто это было имя, вроде Тысячегласой. Но Дрема все равно поняла. До чего же сообразительная девчонка! Должно быть, нахваталась, пока таскалась за мной.

— Да.

— Она что-нибудь оставила? Где она пряталась, когда бывала здесь?

Дрему Дой освободил, но в первую очередь его беспокоило не это. Все поведение дядюшки свидетельствовало о том, что нюень бао враждовали с Душеловом.

Я уже отлетал в сторону, когда Дрема сказала:

— Есть пещера. Вон там. Но мы пробыли здесь очень недолго.

Она просвистела знакомый мотивчик из четырех нот. Мой конь фыркнул. Он тоже был пленником.

Я направился к равнине.

Кина искала меня. Или еще что-то, но искала. Куда бы я ни сунулся, непременно начинал ощущать ее присутствие, хотя ко мне она не приближалась. Но если ей нужен не я, то что?

Искушение слетать к Сари я преодолел, убеждая себя в том, что надо подождать, пока сгинет демон. Но логически мыслящая часть моего «я» с безупречной логикой говорила мне, что Кина ждала веками и едва ли сделается нетерпеливой именно в эту ночь.

Но на кой хрен я ей вообще сдался?

Так или иначе, мне было необходимо обрести плоть. Когда я не пребывал среди духов, богиня пугала меня гораздо меньше.

И почему бы Тай Дэю не взять да и не разбудить меня? В таких случаях моему духу не приходилось преодолевать расстояние, он возвращался в тело мгновенно.

Пролетая лагерь у Врат Теней, я не мог не отметить его убожества. Торжествующим победителям следовало бы жить получше.

Одноглазый уже шевелился. Гота тоже. Предстоял паршивейший завтрак.

Светало, а я все еще оставался духом. Такого не случалось с тех пор, как мы потеряли Копченого. Я даже не знал, способен ли пребывать в мире духов днем.

Надо вернуться. Они должны все узнать. А ждать меня они не станут, и на носилках не потащат. Я не пленник.

Похоже, Одноглазый что-то учуял. Он задергался и взъерепенился. Затем поднялся Гоблин и сказал, что, ежели Одноглазый не перестанет гундосить, он, Гоблин, превратит его в ящерицу. Гоблин не выглядел особо изнуренным своей экспедицией, на что Одноглазый не преминул указать — наверное, в тысячный раз. Началась перебранка, в которую время от времени встревала матушка Гота. Матеря Гоблина, Одноглазый не забывал обложить и всех нас за то, что мы отправились на гору, не соизволив дождаться его.