Глен Кук - Суровые времена. Тьма

— Они зашли внутрь. Минут этак десять назад. Догнать их не составит труда.

Поморщившись, Лебедь направился к ступенькам, ведшим к узкой двери внутреннего укрепления. Я заподозрил, что, когда Старик позвал Лебедя с собой, тот, по своему обычаю, принялся отбрыкиваться, но теперь передумал и полез внутрь под тем предлогом, что ведет к командиру меня.

Тай Дэй тяжело ступал за мной, припечатывая каждый шаг, словно приговор. Поскольку он присоединился ко мне, некоторые другие нюень бао тоже прекратили споры и направились внутрь.

Дверной проем был подобен завесе тьмы: пройдя сквозь него, я словно ступил через тонкую вуаль. Во всяком случае, примерно так должна была выглядеть завеса тьмы по моим представлениям.

Света внутри было очень мало. Он просачивался сквозь многочисленные щели и трещины в стенах, но, прежде чем достигал меня, успевал почти истаять во мраке.

— Кончайте толкаться! — шикнул я на сородичей Тай Дэя, напиравших на меня сзади. — И не шумите. Я пытаюсь прислушаться.

Откуда-то доносились звуки, но они эхом отдавались от стен. И определить направление в огромном пустом пространстве было весьма затруднительно.

— Прав я был поначалу, — сплюнув, пробормотал Лозан. — Лучше бы мне сюда не соваться.

До какой степени он был прав, мне предстояло узнать в недалеком будущем.

— Тихо!

Через несколько мгновений я определил источник звука и двинулся на голоса.

Госпожа, Костоправ, Бадья, Ведьмак, Масло, Лофтус, Лонгинус и Клетус вели какой-то довольно громкий, но беззлобный спор. Добравшись до них, я увидел всю Старую команду, сбившуюся тесной кучей. Ребята привели сюда Ревуна, Длиннотень и Ловца. Ревуна и Длиннотень выпустили из клеток. За Длиннотенью надзирали Нож и Мотер. Последний пребывал в полной прострации и бормотал какую-то чушь, тогда как Ревун держался настороженно и бдительно. Прабриндрах Драх неотлучно находился рядом с ним.

Но мне было не до них. Я поспешил к Старику и Госпоже, которые, присев на корточки, всматривались в разлом. Как мне показалось, за этой щелью находилось нечто, вовсе не предназначавшееся для обозрения. Едва Костоправ оглянулся посмотреть, кто к нему проталкивается, я без предисловий спросил:

— Где Нарайян Сингх?

— Он… — На физиономии Старика появилось озадаченное выражение.

Хотя судить об этом с уверенностью было трудно. На всю ораву приходился всего-навсего один факел. Его держал Лонгинус, стоявший футах в двадцати от них. Но когда я пригляделся к Старику как следует, стало ясно — выглядит он так, будто его тюкнули обухом по башке.

Я повернулся к Госпоже:

— Может, тогда ты скажешь, где Нарайян Сингх? Разве он не был одним из самых ценных твоих пленников? Разве не прикончили бы этого гада давным-давно, когда бы все зависело от одного глупого малого по имени Мурген?

Госпожа молча уставилась на меня. Складывалось впечатление, что ей хотелось нахлобучить на голову шлем Жизнедава и задать мне хорошую взбучку, но она сдержалась.

— Я вообще забыл о его существовании, — пробормотал Костоправ. — Как же это могло случиться?

— Что вообще случилось? — подхватила Госпожа. — Почему о нем речь?

Я прищелкнул пальцами.

— Потому что он смылся. Напал на дядюшку Доя со своим черным румелем. Нашел тайное логовище Ловца и освободил Дщерь Ночи. Они сбежали и сейчас наверняка прикидывают, как вернуться в дело.

Пальцы Госпожи теребили что-то на талии, словно пытаясь нащупать шелковый лоскут. Затем она непроизвольно коснулась как бы левого рукава, вместо которого на руке был стальной наруч. Она позабыла, что закована в латы, из-под которых не вытащишь румель. Вид у нее был совершенно идиотский. Такой я ее еще не видел!

Душелов, хотя она и находилась от меня дальше, чем Лонгинус со своим факелом, прекрасно расслышала каждое мое слово. И впала в бешенство. Из зашитого рта вырвалось яростное мычание, спеленутое тело забилось на носилках. Для женщины, трое суток провалявшейся связанной и с кляпом во рту, Ловец демонстрировала удивительную прыть.

— Сдается мне, Мать Обманников в последнее время становится шустрее.

Наверное, мне стоило бы попридержать язык. Костоправа аж затрясло от ярости. Госпожа справилась с потрясением лучше. Раздраженно вздохнув — ее раздражение не было направлено на кого-либо лично, — она вновь присела на корточки и вгляделась в щель. Я склонился над ней. За трещиной угадывался намек на красноватый свет.