Кристофер Сташеф - Чародей в ярости. Чародей-странник

Но оба чародея не спускали с него глаз.

— Друг мой, — вытаращив глаза, спросил Саймон, — тебе нехорошо?

Такой простой вопрос, заданный с самыми добрыми намерениями! Но он пробил брешь в ментальной обороне Рода.

Он спрыгнул с повозки и, размашисто прошагав по дороге, свернул на поле и припустил бегом. «Не трогай их, — твердил он себе, — делай что хочешь, но их не трогай!». Ему нужно было каким-то образом разрядиться, а бег был не самым плохим средством для этого.

Вскоре он увидел впереди большой валун, вокруг которого валялись камни поменьше. Род остановился, поднял один из них — с фут в поперечнике — и поднял над головой, свирепо зарычав. Пару мгновений он стоял, вперив взгляд в валун, а потом запустил в него камень и прокричал:

— Будь ты проклят! — Камень врезался в валун, издав подобие ружейного выстрела. Во все стороны брызнули острые осколки. — Сгори в своем колдовском пламени! Провались в крысиную нору и забудь про то, что умел телепортироваться! Улети в небо, а назад не спускайся!

Еще минут пять он так бушевал, изрыгая одно бессмысленное проклятие за другим.

В конце концов ярость пошла на убыль. Род опустился на одно колено, не спуская глаз с ненавистного валуна, постоял немного, а потом понурил голову и, тяжело дыша, стал ждать, когда уймется дрожь.

Вскоре сердце его забилось ровнее, он встал и едва заметно покачнулся. Потом он заставил себя развернуться лицом к дороге. Возле повозки стоял Фларан и смотрел на него.

А вот Саймон стоял совсем близко. Опираясь на посох, он не сводил с Рода сочувственного взгляда.

Вот это-то и было самым болезненным — сочувствие. Род поежился, ему стало еще хуже и тоскливее.

— Прощу прощения, — пробормотал он и отвел взгляд. — Со мной такое нечасто приключается.

— Да ты не переживай. Я бы на твоем месте так же сделал, — заверил его Саймон.

— Ну… спасибо, — не слишком обрадованно отозвался Род. — Просто меня возмутила мысль о том, что кто-то посягает на свободу других людей, не дав себе труда даже подумать о них!

Саймон кивнул:

— А когда того, на кого злишься, рядом нет, еще труднее бывает. И ты правильно сделал, что нашел этот камень, — он ведь ничего не почувствовал, а ты злость свою на нем выместил.

— И силы израсходовал — ты это хотел сказать? Но зачем, зачем тратить столько сил, когда тому, на кого я зол, от этого не жарко и не холодно?

Саймон нахмурился:

— Вот об этом я не подумал. Вообще-то лучше приберегать свою злость, чтобы потом обрушить ее в полной мере на того, кто ее заслужил.

— Сказать легко, — невесело улыбнулся Род. — Но как сдержишь гнев? Понимаю, звучит просто, но ты сам когда-нибудь возьми да попробуй! Да ты… — Он умолк, уставился на Саймона и медленно проговорил: — Ты пробовал, да? Вижу, — кивнул Род, — пробовал.

— Так и есть, — признался Саймон.

— Ты выходил из себя? Ты гневался? Ты?! Ты, кому на грудь можно повесить табличку «Славный Малый»? Само спокойствие? Ты?!

— Я самый, — подтвердил Саймон с ироничной улыбкой. — Не так-то легко, друг Оуэн, притворяться, что ничего не знаешь, когда тебе ведомы чужие мысли. Такое искушение, когда разозлишься на кого-нибудь, взять да и выложить все, что знаешь про него. А не выдержишь, так и брякнешь: «Кто трус? Я трус? А не ты ли был готов бежать с поля боя, и бежал бы, если бы командир с мечом у тебя за спиной не стоял?» Ведь на самом-то деле тот, про кого я тебе говорю, бежать не бежал, он шел вперед, а вот про что он думал, шагая вперед, — это :только ему да мне было известно. А я проговорился, дурак такой. И еще раз было. Священнику говорю: «Что же вы, святой отец, меня прелюбодеем называете, а сами какие мысли имели насчет жены Тома-пахаря, а?»

Род присвистнул:

— Со священниками так нельзя!

— Нельзя, конечно, да только молод я тогда был и заносчив, вот и думал, что имею власть надо всеми. Я тогда только-только понял, что умею читать чужие мысли, и с радостью предавался этому занятию. Никого не пропускал. Стоило кому-то посмеяться надо мной — и я тут же объявлял во всеуслышание о его самых сокровенных тайнах, срамил его перед всеми! Те, кого я вот так задевал, само собой, злились ужасно, но стукнуть меня при всех не решались — я ведь правду говорил, если на то пошло. Так что они только ругались да глаза отводили, ну а я ликовал, радовался тому, что властен надо всеми!

Род сдвинул брови:

— И долго ли тебе это сходило с рук?

— Трижды. — Саймон скривился, покачал головой. — Только трижды. Обиженные мною позлились-позлились, а потом стали соображать. Они-то помнили, что про свои тайны или про похоть свою никому никогда ни словечка не говорили. Ну и так уж вышло — случайно, — что эти трое разговорились между собой…