Сергей Дунаев - Приговоренный к жизни

Я постучал в дверь Андрея, тихо, будто втайне. Рядом был громкий звонок, но я почему то постучал. Дверь так же тихо открылась.

— Я ждал тебя, — сказал он сразу. — Приготовься слышать странные новости. Даже лучше сядь, наверное.

— Чего там, — мне было весело.

— Вокруг шпионы, — сказал Андрей голосом простуженного советского диктора.

— Ты здоров? — спросил я неласково.

— Джордж, я абсолютно серьезно. Этот дом под наблюдением где-то две недели, с того самого дня. Здесь странно стало жить, по ночам — воют, днем — разборки, рисунки на стенах вот всякие… Он показал на перевернутый крест на стене.

— Посмотри на это, — сказал он тихо. Перевернутый крест, ну и что. Был бы не перевернутый, было бы так же интересно.

— Это сатанинский герб, — сказал он с серьезным видом.

— Я в курсе, конечно. Ну и что?

— Здесь происходят непонятные вещи, Джордж. Район Бронной облюбовали сатаники, их здесь много бывает, особенно по ночам. Это очень внезапно началось — но теперь это постоянно.

— А что же власти?..

— Что с ними сделаешь? Скажут — обычные молодежные тусовки, как рейверы. Произошло это очень внезапно, но это не все. Они искали здесь тебя, вот что самое странное. Два таких чудища, они были здесь, и спрашивали о тебе. Очень интересовались, было видно. Наверно, вокруг их посты.

— Ну это уж совсем бред, — ответил я. Загадочно: получается, вся эта активность началась еще до начала игры с Даэмоном, но имела к нему отношение, несомненно.

— Где Алина? — спросил я быстро. Он замолчал.

— Алина… Алина умерла. Я молча сел, ничего не соображая.

— Как? Я думал, тебе передали в Питер.

— Я был в Эстонии.

— Ах, да, в Эстонии… Алина погибла, нелепо очень. На улице.

— Катастрофа?

— На нее наехал КАМАЗ. Алина была не в себе, она где-то неделю до этого гуляла с каким-то ублюдком, не то скинхедом, не то бандитом… Я поднял глаза. Она тоже?..

— Джордж, как же ты не знал. Алина не встречалась ни с кем из наших, однажды только зашла ко мне, где-то за день. Она сказала, что у нее новый друг, и это серьезно, что она бросает прежнюю жизнь, что в церковь ходить нельзя… И погибла так нелепо.

— Ты знаешь, где она похоронена?

— Не знаю. Джордж, уходи отсюда, тебе нельзя здесь быть. Они ищут тебя.

Он продолжал что-то говорить, а я вышел от него, качаясь. И ничего не слышал, но ее голос звучал для меня. Вот она, та самая улица, где мы были с ней не раз, и теперь ее у меня отняли… отняли… Я стоял на высокой скале, вокруг меня вилась разломная щель, злая, живая, она описывала круг, отсекая меня от всего, что было когда-то мило и дорого. Незачем идти к остальным, понял я, этот город для меня потерян. Впрочем… не смерть Алины, а ее измена была мне всего важнее. Она оставила меня… вряд ли что-то держало меня теперь на земле. На Смоленской площади я купил шарики, как в детстве. Красные. И пошел себе дальше, не знаю куда…

К чему утомлять читателя невнятными подробностями трех темных дней, проведенных мною в Москве — если ничего, собственно, не произошло. Мне было где остановиться, мои знакомые вспомнили меня, но никакого участия в моей судьбе не испытали, да я им и не предлагал. Я больше спал. Только вечером третьего дня почувствовал себя в норме (или почти) и решил уезжать в Питер.

Вдруг мне показалось, я вижу сквозь стены. За три дня что-то произошло со мной, я ощущал себя великаном в миниатюрном мире, где всякая вещь была мне открыта. Я не хотел этого, но это пришло. Могущество? Теперь я ясно видел, как Даэмон осваивает какие-то дурацкие заклинания, грезя меня поразить, как окружают его шутовские воинства в серых плащах и старый грандмастер, я видел — они боятся меня, одного меня. И тогда я подумал пойти к ним, только для начала завершающей сцены купил еще воздушных шариков красных, и всего у меня их было теперь двести пятнадцать.

Мой гость вошел внезапно, как сквозь стену, я не успел рассмотреть. Он так и встал молча в углу, наблюдая мое смущение и ужас в глазах хранителя.

— И, собственно, как показала себя ваша хваленая блистательная секьюрити, граждане бесы и черти? Мы онемели перед ним, старик увидел его впервые в жизни, но ощутил то же, что я. Это был венец красоты, печальности и задумчивого безразличия. Хотелось склониться перед ним и все. Бог мой, я-то думал быть тебе противником — я вижу, я тебе сейчас просто смешон.

— Да, Даэмон, ты мне смешон, — сказал он тихо и ласково. Власть его над нами была абсолютной. Он прошел через комнату, громко стуча каблуками.