Александр Слепаков - Повесть о советском вампире

Жены директора уже не было в беседке, она ушла в дом, поскольку гость и хозяин были уже на второй бутылке водки, пора было подавать горячее. Разговор о деле закончился, все было ясно.

– Да нет, Николаевич, – говорил подполковник, – я не то чтобы не воевал – я рассказать об этом не могу, не имею права, но в больших боях я, конечно, не участвовал, авиация меня не бомбила, но тоже видел кое-что.

– Ну его на хер, – сказал директор совхоза, – мне это снится до сих пор. Кто солдат в атаку на пулеметы не поднимал, тот просто не поймет, что это такое, как бы он ни пытался, он не поймет. Я тебе скажу, у меня лежат ордена в тумбочке, я их не надеваю, мне как-то стыдно, я сам не знаю чего. Есть тут у нас ветераны, из пиджаков иконостасы себе сделали, значков каких-то понацепили, медалей, после войны выданных. В школу ходят, лекции читают – я не против, но сам не пойду. Я все понимаю, но мне как-то неудобно. Мне жена тоже ордена на пиджак нацепила, я в них сфотографировался, с тех пор так пиджак в шкафу и висит, я его надеваю только на праздники по обязанности.

– Тебя государство наградило, – сказал подполковник. – Там за здорово живешь ордена не давали.

– Ты понимаешь, так много об этом говорят, – возразил директор, – получается, что оно вроде и правда, но какая-то не такая. У меня однажды от роты одиннадцать человек осталось, а мы не штрафники были. Обычная стрелковая рота. У Твардовского есть такие стихи: «Ликовать – нехвастливо в час победы самой…» Как-то мы хвастливо ликуем. Я, конечно, не могу осуждать людей, но эти ветераны с иконостасами… Наверное, я не прав. Ссорятся между собой, льготы себе выбивают. Я их не осуждаю. Я как вспомню, как мы дрались штыками, лопатками, ножами, лицом к лицу в траншеях, как мы убивали голыми руками, душили, как в нас стреляли в упор… Ты не пехота, ты такого не видел никогда. Вот как я после этого надену ордена и пойду по улице: смотрите на меня – я герой! Этого же все равно не расскажешь, что с нами было, ну что я буду ходить как елка, мне неудобно.

– Да в том-то и беда, Николаевич, что ты не наденешь, а другой наденет. Ты будешь молчать, а другой будет говорить, выпячивать грудь. И люди подумают, что это он – герой! И будут думать, что герой – это такой, как он. И будут ему подражать, у него учиться. А подражать они должны тебе, а не ему, и учиться они должны у тебя, а не у него.

– Честно сказать, подполковник, я сам не знаю, – сказал директор. – Вот, говорят, люди с возрастом мудреют и все понимают, а я чем старше становлюсь, тем меньше понимаю, только об этом сказать никому не могу. Давай, подполковник, выпьем за танковые войска.

У калитки стояла машина подполковника, на переднем сиденье солдат, откинув голову, спал. Он очень устал от длинного солдатского дня под палящим солнцем. Ему снилось, как уходит под капот автомобиля грунтовая дорога. Парню было не намного меньше лет, чем было директору, когда он делал то, о чем он рассказывал сейчас подполковнику. Солдат только в книжках читал, что такое бывает. Но, конечно, реально не представлял себе, потому что представить это невозможно.

Он спал молодым глубоким сном. Ветер через опущенное стекло проникал в кабину. Солдат дышал во сне ровно и спокойно. Он, конечно, не видел, потому что спящий не видит, как мимо него, впрочем, легко и почти бесшумно, проскользнула в темноте фигура мужчины. Мужчина открыл калитку у дома директора совхоза, прошел через нее и, обернувшись и закрыв ее за собой, пошел по дорожке к беседке.

Директор и подполковник осуществили свое намерение выпить за танковые войска сразу после того, как оно было высказано. Закусить они не успели, поскольку в беседку спокойно, как будто так и надо, не спрашиваясь, вошел мужик, директору совхоза незнакомый, и сел на лавке напротив подполковника с краю, хотя никто сесть его за стол не приглашал.

– Ты что здесь делаешь? – спросил директор совхоза. – Ты кто такой?

Мужик молчал, как будто не зная, что сказать. Подполковник смотрел на директора вопросительно. Мужика вышвырнули бы из-за стола еще до того, как он за него сел, если бы не одно обстоятельство. Было совершенно очевидно, что мужик считает свое появление абсолютно естественным, не видит в нем ничего странного. И это было настолько дико, что возникала мысль, прежде чем мужика выкинуть за калитку, все-таки у него выяснить, какого хрена он сюда пришел и что ему нужно. Было видно, что мужик не пьяный и не сумасшедший.

– Чего тебе надо? – еще раз спросил директор.