Меган Тернер - Вор (ЛП)

Это была не тщательно выполненная статуя Гефестии посреди толпы мраморных богов. Это была сама Великая Богиня в окружении своих подданных. Моя протянутая рука задрожала. Я услышал шелест ткани за спиной и, закрыв глаза, спросил себя, не идет ли ко мне Океан в синем плаще, чтобы смыть меня отсюда, как грязь.

Я приоткрыл один глаз и снова посмотрел на Великую Богиню. Она смотрела на меня бесстрастно, словно издалека, зная о моем присутствии, но равнодушная к нему. В зале раздался шелест голосов, но я не разобрал ни слова. Сбоку выступила вперед темная фигура. Я не видел его раньше, но сразу узнал. Его кожа не была черной, как у нимбианца. Скорее красно-коричневой, цвета обожженной глины, как изображения древних людей на стенах разрушенных дворцов на островах Срединного моря.

Волосы у него были темными, как у сводной сестры, но ее локоны отражали свет вспышками золота, а его были черными, как уголь. Его лицо было уже, а нос острее. На щеке остался маленький след от ожога, напоминающий перо голубя. Он был ниже других богов и одет в простую серую тунику.

— Ты еще не оскорбил богов, — Евгенидес, бог, который когда-то был смертным, наконец заговорил. — За исключением разве что Арактуса, призванного не допускать воров в святилище. Возьми камень.

Я не двигался. Покровитель воров подошел ближе. Он встал по правую руку от сестры и взял блюдо с ее колен.

— Возьми его, — повторил он.

В его словах звучал странный акцент, но его манера говорить не так уж сильно отличалась от моей. Уж халдей бы объяснил нам, чем отличается язык цивилизованного мира от нашего. Я прекрасно понял приказ бога. Просто не мог пошевелиться. Может, у меня защемило нерв? Это было бы незначительным наказанием по сравнению с ударом молнии. Вера моего детства, впитанная с молоком матери, осталась моей религией навсегда. Мысль о краже чего-либо у Великой Богини приводила меня в такой ужас, что я не мог выйти из оцепенения.

В то же время повернуться и убежать я уже не мог. Я был немного удивлен тем, каким, оказывается, упрямым могу быть, но уйти без Дара я тоже не смел. Он слишком много для меня значил.

Издалека послышался свист и шорох мелких камешков, означающих, что вода начала наполнять русло, но я оставался таким же неподвижным, как боги, которых я сначала принял за статуи. Двигались только мои глаза, когда я переводил их от маленького серого камешка к лицу Евгенидеса. Потом я подумал, что, если мне суждено умереть, я хотел бы совершить нечто, что мало кому из смертных удавалось, и я посмотрел в глаза Великой Богини, а она взглянула на меня. Этого было достаточно.

Сбросив оцепенение, я потянулся вперед и схватил камень с блюда. Теперь я мог повернуться и бежать. Журчание воды превратилось в рев. Я несся мимо бесстрастно наблюдающих богов к лестнице. Только один раз я поднял голову, чтобы посмотреть на Мойру, но она скрылась в толпе.

Добравшись до лестницы, я спрыгнул на две ступени вниз, споткнулся, и дальше летел кубарем. Я ударился о стену напротив лестницы, уронил лампу и даже не стал останавливаться, чтобы подобрать ее. После трех ночей в лабиринте она уже была не нужна. Цепляясь одной рукой за стену и сжимая Дар Хамиатеса в другой, я побежал дальше. Когда стена слева от меня закончилась, я повернул налево, затем направо, еще раз направо, снова налево и бросился к двери, под которую я недавно забил клин, но которая снова была закрыта.

Я представил себе, как Арактус шевелит пальцем, заставляя воду своим напором сдвинуть камень. Возможно, ему еще удастся получить меня. Вода, вытекающая через решетку у моих ног, поднялась на шесть дюймов. Сколько из воров утонули до меня на этом самом месте? Будут ли мои кости лежать в луже в дальнем конце лабиринта? Возвратится ли Дар Хамиатеса на хрустальное блюдо, будет ли восстановлена стеклянная дверь? Если бы я уронил свои инструменты в воду, то уже не смог бы найти их.

Вода за дверью стояла на уровне двенадцати дюймов и поднялась почти до двух футов, прежде чем я достиг следующего прохода. Я вскрыл замок и отступил, когда напор воды распахнул дверь. В мраморной комнате вода достигала пояса и целый водопад с шумом низвергался вниз через отверстия в потолке. Столб лунного света тянулся вверх, но в комнате было темно, как в лабиринте. Я осторожно пробрался вдоль стен до лестнице, поскользнулся, нырнул и плыл под водой пока не был прижат к каменной двери.

Я изо всех сил пытался перевернуться и глотнуть воздуха, но река безжалостно прижимала меня спиной к двери, держа головой вниз. Я шарил руками, но не мог найти никакой опоры, чтобы переместить мое тело против течения воды. Пузырьки воздуха щекотали лицо, а я задыхался. Темнота, черней самого глубокого омута, стремительно затягивала меня в свою бездну.