Дмитрий Щербинин - Последняя поэма

Одна крупная слеза покатилась по ее щеке, однако Аргония тут же смахнула ее, и теперь твердо смотрела на страшный лик Альфонсо — она приблизилась к нему, а тот еще раз отдернулся назад.

— Подожди, послушай меня… — шептала девушка. — Я говорю, что он постепенно лишается рассудка — так оно и есть. Этот голос зовет его совершить что-то страшное, и, кажется, он этой ночью уже может это совершить. Я вот сейчас тебя увидела, и подумала, что это хорошо, что мы встретились. Ты же сильный, ты же сможешь его остановить, если понадобится…

— Да, да… — кивал Робин, и ужасом смотрел на ее милый, печальный лик, и тут же выдохнул. — Но, может быть, тебе побежать сейчас во дворец, поднять тревогу… Да, да — созывай эльфов, ведь… — тут око Робина вспыхнуло от ужасной догадки, и сам он весь как-то сжался. — …Ведь, если с ним Ворон, то мне одному не справится — тогда и мне понадобится помощь…

И в это время, с той стороны, куда ушел Альфонсо, раздался его уже отдаленный, но такой мучительный, надрывный голос — казалось, что его схватила сама смерть, а он, в отчаянных попытках от нее высвободится, выговаривал:

— Отпусти… Ну довольно, довольно меня мучить… И чего ж ты теперь еще то хочешь?!.. Ответь, ответь — сколько же можно меня терзать?!..

И тогда и Робин, и Вероника не сговариваясь, но сразу поняв, что им следует делать, бросились на этот голос. Голос все приближался, и повторял все тоже — требовал, чтобы некто оставил его в покое. Вот еще несколько рывков, и Робину показалось, будто среди трав катится на него некое темное чудище — это чудище выло, причитало, и, вдруг, взмыло темной фигурой, оказалась Альфонсо, у которого все лицо было перекошено, которого всего пробивала крупная дрожь.

Он и дико, и пронзительно как то взглянул на них, еще сильнее вскрикнул — вот нервным, судорожным движеньем, едва ли понимая, что делает, оттолкнул Аргонию, и, обхватив свою изрезанную морщинами голову, бросился прочь — на бегу он выл: «Оставьте же меня!.. Оставьте меня все, в конце-то концов!.. Как же я вас всех ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» — и как же чужды были эти его выкрики спокойствию окружающей ночи!.. Голоса эльфов до этого едва доносились, почти сливались с загадочным шорохом трав в ночи, теперь же эти голоса оборвались — должно быть, они услышали эти выкрики, теперь стояли где-то незримые, вслушивались. Альфонсо жаждал только одного — остаться в одиночестве — без этого ненавистного вороньего гласа в голове, без всех этих иных, так же ненавистных ему. И если окружающим казалось, что он отчаянно, из всех сил сторонится всех, и живет в полном одиночестве, то ему самому казалось, что напротив все преследуют его, и все время он на виду, все время лезут к нему с постылыми расспросами и ни минуты, ни минуты покоя ему нет…

А эта ночь выдалась особенно мучительной для него — предыдущие несколько ночей он боролся со сном, но теперь сон взял свое — глаза сами собою закрылись, и как только это произошло, оказался с ним рядом черный ворон, и принялся корить его, что он бесцельно, как кикимора в трясине проводит свою жизнь, и тут же, одно за другим, начинали подниматься виденья — те деянья, которые он, Альфонсо, мог бы совершить; да — то были великие деянья — весь мир бы расцвел подобно чудесному саду, стал бы краше Валинора, и навсегда исчезли бы убийства, вообще любые насилия, и среди всех народов объединенных под его началом не было бы каких-либо иных чувств кроме братства и любви. И он, как и за много ночей до этого, принялся выкрикивать — он не ворону кричал, так как давно уже понял, что никакие его увещания его не трогают, но к Нэдии он обратился, в той ночи он рычал исступленно, но и безмолвно — так как все эти надрывы в душе его происходили:

И ворон вновь стал насмехаться над ним, как и много раз до этого, и стал приговаривать, что — это все недостойно, мелочно, что он все глубже погружается в трясину. Это было жуткое, смертное мученье, и Альфонсо казалось, что оно уже целую жизнь продолжается, как произошло чудо — во сне ему явилась Нэдия. За эти годы, он почти совсем позабыл черты ее лица, и вспоминал только чувства, которые он испытывал, когда она была рядом. Она явилась ему в виде светоносного облака, но он, конечно же, сразу ее узнал, сразу бросился перед ней на колени, и взмолился: