Анатолий Галкин - Искатель, 2013 № 03

Первым побуждением Ганина было свалить отсюда куда подальше, но любопытство оказалось сильнее отвращения. Он приземлился на одну из веток дерева, что повыше, чтобы двенадцать щупальцеруких теней его не смогли достать, и спросил:

— Я выберу, только взамен вы сначала ответьте на мои вопросы. Где я нахожусь, и почему мой проводник говорит, что здесь нельзя остаться, хотя тут лучше, чем там, откуда я пришел, и почему я не похож на вас?

Из толпы теней вышла одна — та самая, которая минуту назад растолкала остальных, — у нее было больше всех щупалец.

— Все новички задают одни и те же вопросы! Но так уж и быть… У нас здесь лучше, потому что женские сектора всегда лучше мужских, а остаться вам тут нельзя, потому что иначе нам всем придет конец — желания к совокуплению у нас столь неодолимы, что мы можем просто сожрать друг друга или умереть от истощения. Признаться, многие из нас предпочли бы и такую участь, но хозяева этого не допускают — почему, спроси у них сам! А ты не похож на нас просто потому, что новичок… Вот поживешь тут пару тысяч лет — будешь как я, хе-хе! Чем больше щупалец, тем больше наслаждений — тебе это еще предстоит изведать… Поверь, со мной тебе понравится! А теперь спускайся и делай выбор, как обещал!

Другие щупальцерукие тени тоже подступили к дереву и, взявшись за «руки», стали сначала медленно, но постепенно все ускоряясь и ускоряясь плясать вокруг него хороводом, что-то тихо и ритмично припевая. Голоса их были сладкие, как мед, а движения мягкие и плавные, у Ганина закружилась от них голова. Он почувствовал неодолимое желание спуститься вниз, в эти шелковые объятия и испить сполна чашу неведомых смертному наслаждений! Кажется, Ганин даже стал понимать, о ЧЕМ они поют, В голове его сами собой зароились образы, образы сложились в слова, а слова — опять в образы…

Перед мысленным взором Ганина промелькнули какие-то древние, высокие, в несколько человеческих ростов, вертикально стоящие то рядами, то по кругу, бледные камни — целый каменный сад! — сверкающие серебристым сиянием под полной луной; холм, увитый ароматными, такими же бледными цветами, до него донеслись веселые визги и пронзительные звуки музыкальных инструментов — флейт, свирелей и барабанов. А потом возникли какие-то фигуры — полуобнаженные девицы и юноши, одетые в шкуры то ли медведей, то ли козлов, с венками из плюща на головах, босые, в экстазе плясали возле светящегося в центре холма алтаря из серебристо-белого камня, рядом с которым стояла статуя обнаженной девушки с натянутым луком и стрелой в руках. Танцующим было так весело и хорошо, что Ганин не выдержал и полетел прямо к этим волшебным камням, чтобы присоединиться к танцующим…

Но в этот миг видение прекратилось, и он увидел, что летит не к прекрасным девушкам и юношам, а к мерзким паукообразным щупальценогим и щупальцеруким тварям, с сладострастно истекающим пенистой влагой отверстиями…

В последний момент Ганин лихорадочно заработал руками и вновь взлетел в воздух, а щупальцерукие тени разочарованно завыли на всю лужайку — да так громко, что теневые ветви раздвинулись и на лужайку ворвались сразу три здоровенных пса — шестилапые, с хвостами-змеями и ошейниками из змей на толстых шеях, с красными, с тарелку, глазами и белыми хищными клыками, с которых стекали хлопья пены. Они тут же, оглушительно лая, напали на щупальцерукие тени, и те, взвизгнув, бросились кто куда. Вслед за собаками на полянку ворвался верхом на приземистом носороге какой-то черный мохнатый тип с козлиными рогами на голове, красными глазами и ногами с козлиными копытами. Спрыгнув с носорога, он быстро подскочил к рычащим и неистово совокупляющимся на траве теням и хватанул обеих бичом с огненно-красными хвостами, так что во все стороны полетели снопы искр. Тени взвизгнули, но не расцепились, продолжая спариваться. Тогда козлоногий стал бить их еще и еще, четвертый, пятый, шестой раз, но тени все равно упорно не хотели расцепляться, а рык их все возрастал и возрастал.

— Прекрати! Немедленно прекрати! Ты разве не видишь, что им больно! — воскликнул Ганин, совершенно забыв о страхе, и приземлился рядом с козлоногим.

Но козлоногий лишь смерил его презрительным взглядом и злорадно рассмеялся, потрясая огромными толстыми и острыми рогами.

— Больно, говоришь?! А-ха-ха! — И еще несколько раз, с видимым удовольствием, хватанул их бичом, так что огненные искры посыпались снова. — Да, пусть им будет больно!