Барбара Хэмбли - Воздушные стены

— Алвир там, — сообщила Альда, отступая от него на шаг. Нежное прикосновение ее пальчиков вызвало в нем бурю желания, которое, словно эхо, отразилось в ее глазах. Но, помимо этого, он уловил в ее лице какую-то непонятную уверенность в том, что ее мужчина должен был вернуться.

— Они со Стюартом уединились еще утром, — пояснила Джил, все еще краснея от смущения. — Вы уж, ребята, не ругайтесь, — она освободила руки и потянулась, чтобы по-сестрински целомудренно чмокнуть его в щеку. — Я ужасно рада видеть тебя дома, негодник.

«Дома, — подумал Руди. — Я был дома, у Западного океана, и обнаружил развалины». Он взглянул в ее глаза и сказал:

— Ты знаешь?

Она кивнула и оглянулась на Ингольда, Кта и Кару, которые никак не могли наговориться. Руди обнаружил, что для половины из них Ингольд Инглорион был живой легендой — это читалось в их глазах. Собравшиеся вокруг этих троих являли собой сброд, бесхвостое стадо. Руди узнал мать Кары — Нэн, кто-то произнес ее имя, — сгорбленную белокурую старушку с кудахчущим голосом, одну из немногих, кого Ингольд не приводил в бурный восторг. Кта был вторым — он беззубо улыбался всем и каждому, третьим был Вос. Но все остальные, от маленького толстяка в парчовой чалме и разукрашенном халате и придурковатой рыжей девчонки в поношенной рваной одежде до черного ученого джентльмена в белоснежно чистой тоге и безвкусно разодетого мальчика, смотрели на Ингольда с трепетом, граничащим с поклонением.

— Ах, Ингольд, Ингольд, послушай! — внезапно закричала Минальда. Ее синие глаза горели. Она протиснулась сквозь толпу колдунов и крепко вцепилась в его рукав. Мы нашли такие вещи, замечательные вещи!

— Мы нашли старые лаборатории. Они в целости и сохранности, — добавила Джил, и Руди оказался в окружении прекрасных дам, которые, перебивая друг друга и выразительно жестикулируя, стали рассказывать:

— Вещи, которых мы не понимаем...

— А Джил разыскивала пластинки...

— Вентиляционные трубы и водокачки, комнаты старой обсерватории...

«Как школьницы, — подумал Руди удивленно. — Школьницы вывернули все наизнанку и нашли ключ к разгадке Тьмы, ради которого мы с Ингольдом тащились в Кво, да так и не нашли».

— ...И Альда унаследовала память Дома Дейра, которую мы обнаружили, — завершила с триумфом Джил.

Ингольд с нескрываемым удивлением посмотрел на молоденькую женщину, так похожую на пугливую, непоседливую школьницу с косичками.

— Ты?

Альда кивнула, неожиданно смутившись:

— Да, я. Но это происходит не так, как у Элдора.

Она запнулась, но Ингольд сделал вид, что не заметил этого:

— Тебе передалась память мужчины или женщины?

Она заколебалась.

— Не знаю. Скорее всего мужчины, ведь все идет от Ренвета. Это даже не столько память, сколько признания. Больше всего нам помогла эрудиция Джил и ее карты.

— Интересно, — задумчиво протянул колдун, — интересно.

Он с секунду смотрел на девушку, дитя-супругу своего погибшего друга, стоявшую рядом с Руди и искавшую его руку, спрятанную в складках ее юбок. Ингольд нахмурился на мгновение, но лишь на мгновение, он повернулся к Джил и ласково обнял угловатые плечи.

— И где это все хранится?

Ему ответил Янус:

— Все отнесли в комнаты в дальнем конце Убежища, которые стали кабинетом Джил-Шалос. Сейчас там беспорядок.

— Колдуны прибывают с прошлой недели, — информировала Джил, пока они поднимались по лестнице через гулкий, темный проход к воротам. — Дакис Менестрель прибыл первым, затем Грей и Нила, бывалые чародеи...

— А Бектис был потрясен, — заявил Менестрель, с восторгом выписывая пируэты на пролете моста. — До сих пор удивляюсь, как его не хватил удар.

Когда они пересекали тускло освещенный проход, их провожали праздные и удивленные, враждебные и сочувствующие взгляды, подсчитывающие, сколько стражников сопровождает их.

Они продвигались в луче колдовского света, словно в светящемся тумане.

Ингольд остановился, любуясь хаосом, царившим среди колдунов.

— У нас не было времени привести все в порядок, — извинялась Джил.

— Приятно слышать, — сказал старик, осматривая длинную узкую комнату. Руно, кожа и корзины, казалось, составляли большую часть мебели, посохи были сложены в углах, словно винтовки на оружейном заводе. Наспех сделанные полки были доверху завалены ветхими книгами. Голубоватый свет скользил, словно шелк, вокруг грушевидной лютни и сверкал на сторонах многогранников из белого и серого стекла, разбросанных на столе, полу и везде, где только можно. Пергамент, куски воска, запылившиеся летописи, свитки заполняли все горизонтальные поверхности, находящиеся в поле зрения, а на одном из немногих стульев лежала большая куча домотканой коричневой материи с маленькой сатиновой подушечкой для булавок, сверкающих, словно иглы миниатюрного дикобраза.