Солдат решил, что все будет иначе, когда они подойдут к городским воротам, к которым вела своеобразная аллея, обсаженная нанизанными на колья отрубленными головами.
Охотник и Солдат вошли в этот жуткий проход. Спутанные пряди волос падали на пустые глазницы, выклеванные хищными птицами. Вывалившиеся языки, подвергшиеся нападению насекомых, болтались между распухших губ. На носах и щеках оставила глубокие оспинки непогода.
— Помогите! — прошептал один особенно отвратительный череп, когда Солдат проходил мимо него. — Пожалуйста, помогите!
Вздрогнув, Солдат обернулся на обезображенную голову и увидел ворона, забравшегося внутрь и высунувшегося из пустой глазницы.
— Обманули дурака! — торжествующе воскликнула птица. — Не хочешь поужинать со мной? Здесь еды вдоволь.
С этими словами пернатый шут начал жадно клевать полу сгнившую плоть.
— Ты просто омерзителен, — пробормотал Солдат, презрительно скривив губы.
Охотник удивленно оглянулся.
— Это ты мне?
— Нет-нет, — поспешно заверил его Солдат. — Я обращался к ворону. Помнишь? Ты говорил, что я сумасшедший. Наверное, я действительно спятил.
— Похоже на то, — буркнул охотник. — Поторопись, нам нужно успеть войти в город до того, как ворота запрут на ночь. В противном случае придется воспользоваться гостеприимством одного из шатров. Карфаганцы отлично сражаются в бою, но при этом они, по-моему, никогда не моются, А их любимая еда — каша из дикого овса, высушенная на солнце, нарезанная ломтями и обжаренная в бараньем сале. Если хочешь всю ночь нюхать колесную смазку и завтракать овсом, жаренным в прогорклом жиру, — добро пожаловать, однако лично я намерен поужинать рыбой и миндалем, а затем улечься на чистую простыню, благоухающую ароматом сандалового дерева.
— Ты-то свое получишь, — пробурчал себе под нос Солдат, — но я сомневаюсь, что меня угостят хотя бы жареным овсом.
В это время дня у городских ворот скопилась огромная бурлящая толпа. Вечером все, кто покидал по делам пределы городских стен, возвращались назад в поисках спокойного ночлега. В длинной очереди стояли роскошные экипажи и всадники, крестьяне с повозками, запряженными быками и ослами, и с ручными тележками, мужчины и женщины с орудиями своего труда: серпами, топорами, пилами, молотками. Многие телеги были доверху наполнены дровами и хворостом. На других лежали свежие овощи или фуражный корм. Дорога к воротам была по щиколотку завалена слоем навоза, и хотя Солдат тщательно выбирал, куда ступить, вскоре перепачкал рейтузы до самых колен. В зловонном смраде кружились жирные надоедливые мухи.
Солдат ожидал, что их остановят и допросят часовые у наружных ворот, но те едва взглянули на них. Все оказалось совсем иначе, когда они попали во внутренний дворик. Налетевшие неизвестно откуда четыре здоровяка в мундирах потащили охотника и его спутника в кордегардию, находившуюся в башенке у ворот. Охотника завели внутрь, а Солдата оставили ждать на улице. Стемнело, и стражники стали зажигать светильники в железных клетках, развешенные на стенах. Солдат, пораженный суетой вокруг, мысленно отметил, что только очень богатый город может позволить себе освещение улиц.
Кобыла охотника, привязанная к столбу у входа в кордегардию, печально смотрела на дверь, в которой исчез ее хозяин. На ее крупе висел вепрь, подстреленный охотником из арбалета. Солдат успел изрядно проголодаться, а воображение услужливо рисовало ему картину свежей кабанины, зажаренной на вертеле. У него мелькнула мысль, не пригласит ли его охотник разделить с ним трапезу, теперь, когда они попали в город.
— Так, — сказал появившийся в дверях стражник, кивком подзывая Солдата. — Теперь ты.
Солдат вошел в комнатку, где за широким столом сидел писец в сером одеянии. Он был в летах, с бельмом на глазу и выражением бесконечной тоски на лице. Кроме того, его мучила одышка, а шею и щеки покрывала красная сыпь.
— Имя? — скучающим голосом спросил писец, подняв гусиное перо над страницей большой книги в кожаном переплете.
Солдат изумленно огляделся. Другого выхода из комнаты, кажется, не было, однако охотник бесследно исчез.
— А куда подевался охотник?
Писец нетерпеливо посмотрел на него здоровым глазом.
— Незнакомец, — тихим, отеческим голосом произнес он, — мне бы хотелось поскорее покончить с этим, чтобы я смог вернуться к своему супу, остывающему на столике у окна. Я терпеть не могу супы, но в последнее время ничего другого есть не могу, так как у меня выпали все зубы, а десны больны. Если ты в течение ближайших трех секунд не ответишь, я прикажу вышвырнуть тебя за городские стены, где ты и проведешь эту ночь — а может быть, и не проведешь, в зависимости от того, как скоро до тебя доберутся волки, сохранившие — с завистью вынужден признать я — в целости и сохранности все свои клыки.
Читать дальше