Алиса Акай: Иногда оно светится (СИ)

Иногда я думал, по прихоти какого сумасшедшего архитектора было построено мое жилище. К чему дверь, если она выводит в пустоту?.. Зачем этот бессмысленный карниз?..

Подо мной было тридцать метров пустоты и там внизу, где пустота кончалась, начиналось море — бесконечная поверхность рябящего аквамарина, уходящего во все стороны до горизонта. Погода стояла спокойная и море не волновалось, лишь плескалось с едва слышимым шелестом да облизывало подножье моей башни. На белой обшивке маяка медленно плыли раздробленные лунные осколки — отражения солнца в воде. Пахло так, как всегда пахнет возле моря — солью и свежей краской. Солнце расплавлялось в воде и мигало мириадами веселых теплых огоньков.

Я курил. Через пять минут мне предстояло оборвать чью-то жизнь.

Ничего особенного я в этот момент не чувствовал. Скользящий над водой ветер холодил грудь, я дышал на пальцы и пускал дым куда-то в сторону, думая о том, каким крошечным кажешься самому себе, когда живешь один в целом мире. Крошечным и вздорным.

Я посмотрел в небо. Конечно, там никак было не увидеть кайхиттенский корабль, но я знал, что он есть там — бесконечно далеко, крохотный кусочек жизни, скользящий сквозь парсеки и километры. Сколько там человек? Я прикинул — не больше двадцати. Одно касание кнопки — и я убью их. Даже не своими руками, не глядя в лицо, руками бездушных и неошибающихся механизмов. Они уже летят к смерти, хоть и не знают этого. Кровь ван-Вортов во мне протестовала против этого. Ведь это было больше похоже на казнь, чем на бой. Маленькому кораблю нечего противопоставить сокрушительной мощи логгеров, которые проломают его обшивку быстрее, чем капитан успеет включить тревогу. Мне было жаль этих людей, но я знал, что это такое — кайхиттенский легкий фрегат. Это смерть, много смертей. Если я не сделаю того, чего должен, погибнут люди, но уже родные мне — с Герхана, Земли, Венеры.

— «Выбора нет» — самые глупые и бессмысленные слова, сказанные с тех пор, как у человека появилось право делать выбор, — с чувством сказал я в пахнущую солью пустоту и бросил вниз окурок. Он завертелся, закрутился, пшикнул в пенной шапке набежавшей волны и исчез. Я вздохнул и вернулся обратно.

Компьютер сообщал, что осталось двадцать секунд — я успел вовремя.

И когда пришло время, граф ван-Ворт, скай-капитан Линус нажал на кнопку.

Если он когда-нибудь и колебался, то всегда заканчивал начатое.

Когда я впервые оказался тут, мне подумалось — более скучной планеты пожалуй нет во всей Галактике. Размером поменьше Марса — и одна вода! Бескрайняя, бесконечная, просто висящая в Космосе капля. Два небольших архипелага на северном полюсе да редкие островки, настолько маленькие, что и корабль не посадить. «То, что надо!» — сказал я тогда. И действительно, это было то, что мне было надо.

«Тогда» прошло четыре года назад, я был тридцатичетырехлетним скай-капитаном в сияющем мундире, брился каждый день и курил только «Бонфарс» по восемь миа за пачку. И я еще верил в то, что бегство — это последний выход для графа и офицера. Когда «тогда» прошло, оказалось, это вовсе не выход. «Бонфарс» я бросил курить еще на второй год — несмотря на приличное жалованье, транспорты снабжения заходили сюда редко. Пришлось перейти на обычные сигареты, которых в рационе всегда хватало. Впрочем, я все еще брился каждый день. Постоянное одиночество делает из человека педанта. Первый год я читал Плиттона, пил литрами кофе и бороздил бескрайний океан на маленьком катере. На второй год я достал из угла сенсетту и взялся за музыку. Но из слушателей у меня были лишь шнырьки, птицы, да изредка вылезавшие на косу погреться глубоководные тритоны. Третий год пролетел под шелест переворачиваемых страниц — я заказал с Герхана книги — настоящие книги, из обработанного дерева — и погрузился в пучину, где миром правит слово. Транспортировка этих книг стоила небольшое состояние, но я пока мог себе это позволить и в скором времени у меня скопился целый шкаф. Шкаф я сделал сам, из дрейфующего плавника и поставил на втором ярусе. Книги долго развлекали меня. Я внимал чарующим речам Фьорна, льющимся как волшебные ручьи, в которых плещется верткая рыба спрятанных за красотой слова образов, читал мудрые рассуждения Декмарта, проникнутые мудростью веков и осененные дыханием Времени, а когда старик Декмарт надоедал своим монотонным бормотанием, я брал с полки Каню и хохотал, упиваясь его отточенными остротами и сарказмом, едким как осиный яд. Когда становилось темно чтобы читать, я закрывал книгу закладкой и поднимался на обзорный ярус, где за толстым стеклом дышало и волновалось море, а солнце подсвечивало его медовыми лучами. Изредка поднималась буря — черное небо истекало грохочущими струями дождя, в тучах что-то сверкало с грохотом, а волны серыми зубьями пытались перекусить маяк, но разбивались об него и рассыпались веерами черных жемчужин. В такие момент я брал бутылку «Шардоне» и, накинув куртку, выходил на карниз. Я сидел, свесив ноги в рокочущую пустоту, смотрел на беснующееся море, пил вино и читал стихи — Плиттона или свои. Вино было отменное, с виноградников Герхана, каждый год мне поставляли по десятку ящиков и стоило это столько, что за прошедшее время я бы уже окупил виноградник размером с четверть этой планеты.