Элина Гончарова: Рута

Девушка задумалась, а потом добавила:

— Да, еще бабушка рассказывала, что очень давно, сестра госпожи Рокзаны, тоже жила здесь лет пятнадцать, она и построила черную хату.

— Ладно, Ванда, прости меня за резкость. Спасибо. Пойду посмотрю, что с кузнецом.

Она улыбнулась, обнажая ровные красивые зубы, встала и пошла к выходу. Геральт последовал за ней. Девушка открыла дверь, отошла, давая ему пройти, и заглянула в глаза. От этого взгляда у ведьмака кровь прилила к голове и не только к ней.

Уже совсем стемнело. На небе как рассыпанные по черному бархату брильянты сияли звезды и лунная половинка. Кузница располагалась, через несколько домов от дома Ванды. Кузнеца положили прямо в кузнице на кучу соломы, он лежал на животе, охал и кряхтел. Вокруг него суетились две старухи, они уже успели обработать и перевязать укушенное место. Геральт присел рядом с ним на корточки:

— Ну, как ты?

— Как я могу быть? — посмотрев на ведьмака дурным глазом, зарыдал мужик, — Тепереча быть мне оборотнем в первую же полную луну!

Было совершенно очевидно, что объяснять мужику, что это все сказки и на самом деле, самое страшное в его положение то, что он какое-то время просто не сможет пользоваться своим седалищем — абсолютно бесполезно.

— Я дам тебе мазь, будешь мазать ей рану в каждую полночь, пока не закончится, — сказал ведьмак с сочувствием, — Она снимет проклятье, и ты останешься человеком. А теперь скажи мне, что ты делал в лесу?

— Вешаться я пошел! Жена померла, дочка померла! Зачем мне жить? Вот ты знаешь?

Геральт не знал. Поэтому, похлопав мужика по спине, встал, и пошел к дому старосты.

Староста сидел за накрытым столом, не ел, ждал ведьмака. Его жена сегодня расстаралась на славу, чего только не было на столе, а аромат исходил такой, что можно было захлебнуться слюной. Ели молча и с удовольствием, запивая все свежим пивом. Насытившись, Любош закряхтел, погладил круглый, как арбуз живот и спросил:

— Может, изволите еще у нас погостить немного?

— Спасибо. Я уезжаю завтра на рассвете. Оставлю мазь для кузнеца на столе, не забудьте передать.

— Это вам спасибо, милсдарь, от всей деревни, так сказать, благодарствую, — староста положил перед ведьмаком мешочек с деньгами, — уж не обессудьте, коль, что не так. Заезжайте к нам когда хотите, будем рады. Жена соберет вам еды в дорожку и зашьет штаны.

Только оставшись один, в маленькой, но уютной комнатке, сняв одежду, умывшись и обтерпевшись мокрым полотенцем, Геральт понял, как он устал за сегодняшний день. Обработав рану на ноге, улегся в постель. Постель была мягкой, пахла мылом и чистотой, хотелось зарыться в нее, закопаться и никогда не вылезать. Он блаженно закрыл глаза, и сразу же воображение нарисовало Ванду. Сон обещал быть приятным, но явь оказалась на много лучше. Ветерок внес в открытое окно аромат ванили и еще чего-то очень приятного. Геральт слетел с кровати и подошел к окну, она стояла вся воздушная и прекрасная в лунном свете, с развевающимися на ветру волосами. Он наклонился, поднял ее, как маленького ребенка и втянул в окно. Она обвила руками его шею, заглянула в глаза. Все тут же растворилось в синеве ее взгляда: и прошлое, и настоящее, и будущие. Прошло мгновение или вечность, пока все снова обрело прежние значение.

Геральт гладил лежащую у него на груди голову Ванды и думал:

«Прости меня, Йен, конечно же, я люблю тебя… Так уж получилось… и надо сказать, очень не плохо. Вряд ли когда-нибудь я увижу вновь эту девушку. А жаль!»

Герцог Флокс проснулся сегодня не в лучшем расположении духа. Он вообще, не любил суету и всякие торжества, даже маленький семейный праздник, на который собирались только самые близкие родственники, всего человек пятнадцать-двадцать, был для него неприятностью, а тут свадьба его собственной дочери — это уже не неприятность, а просто катастрофа.

Он встал, оделся, причесался и критически осмотрел себя в зеркале. Из зеркала на него смотрел мужчина средних лет, с темными с проседью волосами, расчесанными на прямой пробор и зачесанными за крупные слегка оттопыренные уши. Слезящиеся круглые немного на выкате глаза, смотрели грустно и надменно, прямой нос был несколько заострен, а аккуратные усики, с закрученными вверх кончиками красовались над узкими губами. Одет он был во все бордовое, исключение составляло невероятных размеров белое жабо, торчащие вперед, как грудь индюка.

«Ну, что ж, — думал герцог, пытаясь придать жабо, еще более пышный вид, — недурственно я выгляжу. Очень даже, можно сказать, привлекательно».