Дэвид Эддингс - Келльская пророчица

— Нет, меня видения не посещают, Сади, — ответил Шелк. — Шарфик довольно тонкий, и сквозь него все видно. Я просто защищаю глаза от солнечного света, отраженного снегом.

— Солнечный денек, не спорю, — согласился Сади.

— Да, свет очень яркий, и учти — если на него чересчур долго смотреть, то можно ослепнуть — по крайней мере, на какое-то время. — Шелк поправил повязку. — К этому трюку прибегают погонщики оленей в северной Драснии. Прекрасно помогает.

— Тогда давайте не будем испытывать судьбу, — сказал Белгарат, завязывая себе глаза. Старик улыбнулся. — Может быть, именно так далазийские мудрецы ослепили гролимов, когда те пытались войти в Келль.

— Как бы я была разочарована, окажись все так просто! — заявила Бархотка, прикрывая себе глаза шарфиком. — Предпочитаю, чтобы чудеса оставались чудесами. Снежная слепота — о, это было бы так прозаично…

Они без помех проехали через заснеженное пространство и стали подниматься к двум горным пикам, между которыми пролегала дорога. К полудню путники достигли перевала. Сперва тропа петляла, огибая массивные валуны, но подле самого перевала вновь стала прямой. Тут все остановились, чтобы дать лошадям отдых и осмотреть пустынные земли, лежащие внизу.

Тоф развязал глаза и жестом привлек внимание Дарника. Кузнец стащил с глаз прикрывающий их шарф, и немой великан на что-то указал другу. На лице Дарника отразился благоговейный трепет.

— Смотрите! — сдавленно прошептал он.

— Белар! — ахнул Шелк. — Никогда не видел такой громадины!

Горные пики, окружавшие их до сих пор и казавшиеся столь огромными, теперь выглядели жалкими карликами. Прямо перед путниками во всем своем великолепии высилась гора таких размеров, что разум отказывался смириться с очевидностью. Гора, абсолютно симметричная, представляла собой совершенной формы остроконечный белый конус. Основание ее было невероятно обширно, а вершина возвышалась над окружающими пиками на тысячи и тысячи футов. Казалось, гора являет собою образец полнейшего покоя, словно, достигнув всего, чего можно лишь пожелать, она успокоилась и теперь просто существует…

— Это высочайшая вершина в мире, — очень тихо проговорил Закет. — Ученые из Мельсенского университета вычислили ее высоту и сравнили с высотой горных пиков Западного континента. Она на тысячи футов превосходит любую другую гору мира…

— О, умоляю, Закет… — Шелка передернуло. — Только не говори, сколько именно в ней футов! Закет был озадачен.

— Как все вы уже могли заметить, я не вышел ростом, — пояснил драсниец. — Все громадное меня гнетет. Признаю, что эта гора гораздо больше меня, однако не желаю знать, насколько именно.

Тоф вновь принялся жестикулировать, обращаясь к Дарнику.

— Он говорит, что Келль лежит в тени этой горы, — перевел кузнец.

— Это чересчур туманно, добрый человек, — поморщился Сади. — Уверен, что в тени этой горы лежит по меньшей мере половина континента.

С небес плавно опустился Белдин.

— Здоровая горка, правда? — Сощурившись, он озирал гигантский пик, упирающийся, казалось, в самое небо.

— Мы заметили, — съязвил Белгарат. — А что у нас впереди?

— Долгий и нудный спуск — вы еще нескоро достигнете склонов этого страшилища.

— Это и отсюда видно.

— Мои поздравления. Кстати, я нашел местечко, где вы можете отделаться от своего гролима. Да и не одно…

— Что значит «отделаться», дядя? — подозрительно спросила Полгара.

— На вашем пути будет немало крутых обрывов, — елейным голосом принялся растолковывать Белдин. — Ведь сама знаешь, в горах случается всякое…

— Это совершенно исключено! Не для того я перевязывала ему раны, чтобы ты, улучив момент, сбросил его с обрыва.

— Полгара, ты ущемляешь мою свободу отправлять обряды моей веры!

Полгара недоуменно подняла бровь.

— Думал, ты знаешь. Одна из наших заповедей гласит: «Встретил гролима — убей его!»

— Пожалуй, я подумаю, не перейти ли мне в вашу веру, — заявил Закет.

— А ты совершенно уверен, что ты не арендиец? — спросил Гарион. Белдин вздохнул.

— Ну, поскольку, Пол, твое призвание — отравлять мне жизнь, сообщаю: я отыскал внизу, чуть ниже линии снегов, поселение погонщиков овец.

— Они называются пастухами, дядюшка, — поправила его Полгара.

— Это одно и то же. А если приглядеться, то и слова-то похожи как близнецы.

— Но «пастухи» звучит все же куда приятнее.

— Приятнее! — фыркнул Белдин. — Овцы тупы, дурно пахнут и отвратительны на вкус. И те, кто всю жизнь посвящает этим тварям, — либо дефективные, либо извращенцы.