Андрэ Нортон - Знак кота. Гнев оборотня

В этот день мы ждали недолго; вскоре до нашего острова донесся новый резкий звук, сигнал далёкого барабанщика, что в этот раз мы не станем жертвами бури. Время ожидания я провёл, сжимая в руках медальон и тщетно пытаясь догадаться, почему Равинга одарила этим талисманом, несущим обладателю столько горя, именно меня.

Ведь она казалась благодарной, когда я нашёл тот странный амулет в шерсти её вьючного яка. Но слова её были загадочны, по крайней мере, для меня. Или я вдобавок к тому, что неумело обращался с оружием и не любил всё то, что подобает сыну, достойному моего отца, — оказался ещё и на редкость бестолковым?

В чём я находил покой и удовлетворение? В том, что с любопытством глядел на всё окружающее? В горячей волне радости, которую испытывал каждый раз, когда–отбившееся от стада животное отзывалось на мои призывные крики? В умении различать тончайшие оттенки цвета у водорослей или в желании, глядя на творения Куры, искать и находить в пустыне или у странствующих купцов новые камни, что лягут в узоры, о которых она мечтает? Сестра не раз говорила, что я выбираю камни её глазами, так хорошо я понимал, что ей необходимо. Всё это было частью меня — так же, как и любовь к животным, как дружба с Мяу…

Мои мысли прошли по кругу и снова вернулись к тому, что запечатлелось в памяти, как выжженное огнём клеймо. Почти наяву я увидел Мяу, опрокинувшуюся на спину, растопырившую все четыре лапы, глаза, просящие поиграть… или мягкое, нежное прикосновение язычка к тыльной стороне ладони.

Однако в этот раз мне так и не дали вволю пожалеть себя. В дверь моей маленькой хижины торопливо постучали, и один из скотников передал, что мой отец желает немедленно видеть меня.

Я мгновенно похолодел, словно солнце погасло. Так вот какой конец уготовил для меня Каликку. И всё же я не стал медлить и отправился, чтобы предстать перед высоким боевым штандартом моего отца, который уже успели установить на прежнем месте.

Там я снял с пояса нож и уложил его на подставку, предназначенную для оружия. Нож моего брата уже был здесь, тусклые красные камни на рукояти напоминали мне о пролитой им крови. А рядом — нож Куры, украшенный затейливым узором из любимой ею бирюзы. Мой брат, да, я ожидал, что он будет здесь, но что отец призовёт ещё и Куру… Конечно, как член семьи, она должна быть там, чтобы выслушать приговор преступнику, которым я буду провозглашён.

Я негромко просвистел, услышал ответный низкий свист отца и вошёл. Отец восседал на кресле, сложенном из костей песчаных котов, удостоверяющем его охотничью доблесть; и кресло, и пол были покрыты шкурами этих могучих хищников.

Каликку сидел по правую руку, сестра — по левую, но всё моё внимание было приковано к отцу, по выражению его лица я мог догадаться, вынесен ли мне уже приговор… ни сурового взгляда, ни нахмуренных бровей, лишь обычное недовольное выражение, с которым он смотрел на меня уже много лет.

— Хинккель. Среди моих гостей были сказаны слова, которые оскорбляют мой слух. Шёпотом, но кое–что и открыто. Ты счёл уже двадцать сезонов и пять — с тех пор, как повязал свои волосы по–мужски. Но ты не прошёл соло…

— Назовём его неиспытанным и покончим с этим! — вмешался мой брат. — Всем известно, что в нём нет духа!

И вызывающе посмотрел на меня, словно ожидая, что я оспорю его суждение.

Однако не ему было говорить, кто я, — главой нашего Дома пока ещё являлся мой отец. И я ответил отцу:

— Господин мой, никто прежде не говорил со мной об этом. И не мне начинать этот разговор.

Я не мог не подумать о том, насколько всё было бы по–иному, если бы между отцом и сыном всё было в порядке. Мой брат прошёл соло четыре года назад, Кура — три. И каждый раз это было поводом для веселья и праздника, такого, какой устроили в честь Сиггуры. Испытуемых увозили в незнакомую местность, с завязанными глазами, рядом ехал мой отец, многие из родичей, большая часть домашних слуг. Они ехали всю ночь, и когда находился подходящий неизвестный скалистый остров, ничейный, незаселённый, мой отец поднимал руку и наносил почётный удар. Испытуемый падал без чувств. Теперь, чтобы с триумфом вернуться домой, он должен был доказать своё умение выжить. Так, посреди пустыни, был оставлен Каликку, снабжённый только оружием и скудным запасом еды, а год спустя так была оставлена Кура.

И их возвращение было по–настоящему триумфальным — они доказали, что их Духи поддерживают их, они были признаны взрослыми людьми, способными выбирать теперь свой собственный путь. Так поступали со всеми юношами и девушками. Если же кто–то не проходил соло, о нём всегда думали, как о ребёнке, глупом, ничего не стоящем, к словам которого никто не прислушивается.