Андрэ Нортон - Знак кота. Гнев оборотня

В тот день счастье ещё раз улыбнулась мне — я купил отличный кусок необработанной бирюзы, которому, я знал, Кура очень обрадуется. Поэтому я спокойно возвращался домой, Мяу пела свои гортанные песенки, устроившись в тюках на спине у яка, а кошачья голова с камешками–глазами покачивалась у меня на груди.

Однако совсем скоро я понял, что ошибался, принимая нежданный дар Равинги за знак доброй удачи. Я понял это даже слишком быстро, не успев даже возвратиться на скалистый остров, родину моего Дома. Путешествовать лучше всего ночью, а никак не под испепеляющим полуденным жаром, и мимо последнего дорожного знака, каменной фигуры кота–хранителя, я прошёл уже на рассвете, усталый, еле передвигая ноги. Меня встречали Кура и мой брат.

Я ожидал, что Кура выйдет навстречу: ей всегда не терпелось узнать, как я продал сделанные ею украшения и какое сырьё купил, чтобы пополнить запасы. Но чтоб такой интерес проявил Каликку — это было что–то новое…

Как обычно, он яростно нахлёстывал своего орикса. Любое животное Каликку усмирял железной рукой, и его ориксы становились такими свирепыми, что никто из нашей семьи не осмеливался приближаться к ним. Брат всегда чувствовал себя обделённым: дни войн, когда кланы вставали друг против друга в открытом бою, канули в прошлое. С тоскливым интересом и вниманием слушал он рассказы отца о минувших битвах. На его же долю остались только охота да погони за грабителями караванов. Ну как тут стать героем?

Я остановился, ожидая, пока они не подскачут поближе. Каликку так рванул поводья, что его орикс встал на дыбы, песок из–под копыт. Мяу подскочила и зашипела, с неприязнью глядя на брата.

— Эй, подстилка, — это ещё не самое обидное из прозвищ, которыми награждал меня брат, — пошевеливайся. Твоё место…

Он не закончил фразы, нагнулся и удивлённо уставился — не мне в глаза, а на медальон, который я не успел спрятать.

Затем подъехал поближе. Орикс всхрапнул.

— Где ты взял это? Сколько денег моего отца ты выложил за это? — тут он повернулся к сестре. — Кура, он, должно быть, просадил всю твою выручку!

И брат одарил меня презрительно–вызывающим взглядом, каких я с лихвой навидался за свою жизнь. «Попробуй же, огрызнись!» — читалось в нём. И как всегда, я не доставил ему этого удовольствия. Удовольствия, с каким он однажды избил меня, когда мы были маленькими.

— Это подарок, — немалым усилием воли я заставил себя разжать стиснутые кулаки.

— Подарок?! — он издевательски захохотал. — Кому придёт в голову сделать тебе подарок? Хотя я готов биться об заклад, что взять его силой тебе тоже не хватило б духу!

Кура тоже подвинулась поближе. Заметив заинтересованный взгляд сестры, я снял медальон с шеи и протянул ей.

— Нет, — удивленно покачала она головой, — это сделала не Тупа. (Она назвала имя одной из знаменитых мастериц нашего народа). Это гораздо старше и… Воистину, я ещё не видела более тонкой работы. Откуда такая, брат?

— От Равинги, кукольницы из Вапалы. Она иногда приезжает к нам на рынок.

Сестра не торопилась выпускать медальон из рук, словно лаская золотую маску в ладони.

— А как она попала к ней?

Я пожал плечами.

— Этого я не знаю и…

Я не успел договорить — Каликку взмахнул рукой, пытаясь выхватить медальон. К счастью, Кура оказалась проворнее и отдёрнула свою ладонь.

— Это украшение воина, а не того, кто привык гнуть спину, — сердито воскликнул брат. — Оно моё по праву!

— Нет.

Впервые я отказался покорно сносить унижение. Эта вещица всю ночь покоилась у меня на груди, и с каждым шагом я всё сильнее чувствовал, что она становится частью меня. Я не знал, что она означает, не знал, откуда во мне появилось это чувство, но оно жило во мне.

— Нет? — брат оскалился, как песчаный кот в предвкушении лёгкой добычи. — Кто же такая эта кукольница, за подарю! которой ты так цепляешься? Твоя подружка?

— Прекрати! — Кура редко повышала голос. Иногда она так глубоко погружалась в свои мысли, что вообще могла нас не замечать.

Она разжала пальцы, и цепочка с медальоном скользнула в мою ладонь.

— Если Хинккель говорит, что это подарок, значит, так оно и есть. А подарки не дарят по принуждению и не принимают без причины. Хинккель, если ты разрешишь, я хотела бы взглянуть на него попозже и, может быть, сделать с него рисунок.

— Когда прикажете, — кивнул я. Среди нас нет рабов — мы не варвары из Аженгира. Наши слуги вольны менять хозяев, как им вздумается, — но, как у членов касты, у них есть своё, вполне заслуженное положение и своё достоинство. А мне приходилось быть слугой в доме моего отца потому, что я оказался неудачным сыном, сыном, недостойным даже отцовского внимания. С детских лет стало ясно, что я ничего не смыслю в тех вещах, которые должен знать и уметь настоящий воин.