Абрахам Меррит - Лесные женщины (сборник)

Маккей услышал негромкий жалобный плач. Он обернулся. Недалеко от него в объятиях смуглого мужчины в зеленом лежала девушка. Лежала у него на груди. Его глаза были полны черным пламенем гнева, ее затуманены и заполнены болью. На мгновение Маккей увидел березу, которую срубил сын Поле, и пихту, на которую легла береза. Он видел березу и пихту как нематериальные очертания вокруг женщины и мужчины. На миг девушка и мужчина, береза и пихта показались ему одним целым. Женщина с алыми губами коснулась его плеча, и зрение его прояснилось.

– Она сохнет, – вздохнула женщина, и в голосе ее Маккей услышал печальный шелест листвы. – Разве не жаль, что она сохнет: наша сестра так молода, так стройна и красива?

Маккей снова посмотрел на девушку. Белая кожа, казалось, стянулась; лунный блеск, который просвечивал сквозь тела остальных, у нее казался тусклым и бледным; стройные руки безжизненно опустились, тело обвисло. Рот побледнел и высох; длинные туманно-зеленые глаза поблекли. Бледно-золотые волосы потеряли блеск, высохли. Он смотрел на медленную смерть, смерть увядания.

– Пусть увянет рука, ударившая ее! – сказал мужчина в зеленом, который поддерживал девушку, и в его голосе Маккей услышал свирепый шум зимнего ветра в засохших ветвях. – Пусть сердце его засохнет, пусть сожжет его солнце! Пусть дождь и вода будут избегать его, а ветры покарают!

– Я хочу пить, – прошептала девушка.

Наблюдавшие женщины зашевелились. Одна выступила вперед, держа чашу, как из тонких листьев, превратившихся в зеленый кристалл. Она остановилась у ствола одного из призрачных деревьев, взялась за одну ветвь и потянула ее вниз. Стройная девушка с испуганными негодующими глазами подплыла к дереву и обняла руками призрачный ствол. Женщина с чашей пригнула ветвь и надрезала ее чем-то, показавшимся Маккею стрелой из гагата. Из раны полилась слабо опалесцирующая жидкость, которая стала медленно заполнять чашу. Когда чаша заполнилась, женщина, стоявшая рядом с Маккеем, подошла к этому дереву и накрыла руками раненое место. Потом отошла, и Маккей увидел, что жидкость больше не течет. Женщина коснулась дрожащей девушки и развела ее руки.

– Залечится, – мягко сказала она. – Была твоя очередь, маленькая сестра. Рана зарастет. Скоро ты об этом забудешь.

Женщина с чашей опустилась на колени возле бледных сухих губ той, которая – увядала. Девушка жадно выпила до последней капли. Туманные глаза прояснились, засверкали; губы, которые были такими сухими и бледными, покраснели, бледное тело блеснуло, как будто его убывающий свет подкрепили заново.

– Пойте, сестры! – резко воскликнула она. – Танцуйте для меня, сестры!

Снова послышалась песня, которую Маккей уже слышал в тумане на озере. Теперь, как и тогда, он не мог разобрать ни слова, но тему разобрал ясно: радость весеннего пробуждения, нового рождения, когда в каждой ветви поет зеленая жизнь, вздувается в почках, расцветает в каждом листочке; танец деревьев в ароматных ветерках весны; барабаны радостного дождя на лиственном капюшоне; страсть летнего солнца, испускающего свой золотой поток на деревья; медленное величественное прохождение луны, и зеленые руки, протягивающиеся к ней и извлекающие с ее груди молоко серебряного пламени; мятеж и дикая радость ветров, с их безумным воем и гудением; мягкое переплетение ветвей, поцелуй любящих листьев – все это и еще больше, гораздо больше такого, что Маккей не мог понять, потому что все это тайны, о которых у человека нет никакого представления, – все это звучало в пении.

И все это и еще больше было и в ритмах танца этих странных зеленоглазых женщин и смуглых мужчин; что-то невероятно древнее, однако молодое, что-от от мира, каким он был до появления человека.

Маккей слушал, Маккей смотрел, терялся в удивлении; свой собственный мир он почти забыл; мозг его запутался в паутине зеленого волшебства.

Женщина рядом коснулась его руки. Она указала на девушку.

– И все же она вянет, – сказала она. – И даже вся наша жизнь, если бы мы ее влили, не спасла бы ее.

Он взглянул: увидел, что краска медленно покидает губы девушки, сверкающий прибой жизни отступает; глаза, которые только что были такими яркими, затуманились и снова потускнели. Неожиданно приступ великой жалости и гнева сотряс его. Он склонился к девушке, взял ее руки в свои.

– Убери их! Убери свои руки! Они меня жгут! – простонала она.

– Он пытается помочь тебе, – негромко прошептал одетый в зеленое мужчина. Однако отвел руки Маккея в сторону.