Евгений Эс - Седой

Судно накренилось на бок, от чего Виктор упал на пол, амулет слетел с его головы, а сам он пришел в себя. От звука падения очнулся и задремавший за столом маг. Уснул он видимо прямо на своей книге, потому что, когда оторвал голову от стола и поднял лицо, на его щеке явственно проступили большие рельефные буквы — «Елизада». Сомов без проблем прочитал и понял это слово, несмотря на то, что оно отпечаталось зеркально. По случаю удачного завершения обучения маг налил вина не только себе, но и своему рабу, а затем торжественно протянул свою книгу. В голове студента шумело от вина, от воздействия амулета, от удара при падении и строчки книги расплывались перед глазами. Странное дело, все буквы казались Виктору знакомыми, он даже мог назвать каждую из них, знал, как она звучит и даже мог прочитать слово или предложение целиком, но что эти слова значили, он понятия не имел. Единственными понятными словами в тексте были только имена главных героев. Об этом он и сообщил озадаченному магу. Эргис долго осматривал амулет и наконец, радостно заявил, что все в порядке, и он просто перепутал амулеты. Оказалось, что вместо языкового амулета он использовал амулет для обучения письменности. Ошибка привела мага в пьяный и веселый восторг, ведь теперь у него был единственный в своем роде раб умеющий писать, но не умеющий говорить на остандском. Эргис даже задумался, а не оставить ли все так как есть, чтобы затем использовать раба в качестве писца, не понимающего смысла того что пишет. Эта идея казалась Преану весьма привлекательной. Сомов не возражал, так как голова его раскалывалась от боли, а эксперименты пьяного мага пугали своими непредсказуемыми последствиями. Однако нестерпимое желание писателя похвастать своей книгой хотя бы перед собственным рабом пересилило чащу весов в пользу дальнейшего магического обучения. Виктор вынужден был со страхом снова надеть обруч с новым амулетом на свою многострадальную голову. Вторично за эту насыщенную магическими событиями ночь в его глазах померк свет, и он провалился в беспамятство.

Очнулся он от собственного стона и невыносимой головной боли. Маг спал уже не сидя, а лежа на кровати не снимая ни одежды, ни обуви. Виктор стащил с головы обруч и положил его на стол рядом с книгой. Проверять свои способности к языку не было ни сил, ни желания. Хватаясь за борт и перебирая ванты, он еле дотащился до кубрика, сполз вниз по лестнице, с нескольких попыток забрался в гамак и провалился в мучительный сон, наполненный кошмарными видениями.

Проснулся студент совершенно разбитым и нисколько не отдохнувшим. Боль продолжала пульсировать в голове так сильно, что Сомов сжимал череп руками и тихо постанывал, когда его никто не видел. Вдобавок пришлось слушать ругань мага, что, дескать, на раба были потрачены слишком дорогие магические амулеты. Виктор не стал напоминать о том, что инициатива магического обучения исходила от самого мага, а лично он, как раз таки возражал изо всех сил. Заметив, наконец, болезненное состояние невольника, Эргис велел убираться, что с удовольствием Сомов и сделал. Весь день он провел лежа в кубрике, поднимаясь только чтобы поесть. Несколько матросов отметили его плохое самочувствие, и он прекрасно понял, что они сказали, но даже это не радовало. Только на второй день Виктор оправился от негативных последствий использования магических амулетов и только тогда в полной мере оценил их потрясающую эффективность. Сомова поразило, что всего за одну ночь он полностью освоил человеческий язык и письменность. Всего за одну ночь! Такая магия вызывала у студента привыкшего получать знания долгой и нудной зубрежкой полнейшее изумление и восхищение. О том, что за это пришлось заплатить несколькими днями чудовищной головной боли, он уже не вспоминал. Болезненные ощущения прошли, а знания остались, и это было главное. Матросы, когда он на идеальном языке Останда поддержал беседу, не придали этому факту особого значения и в отличие от него не слишком удивились.

— О, немой заговорил, — по-дружески подтрунивали моряки над невольником, — Может, теперь споешь нам под гитару, Седой?

Действительно, подумал Виктор, почему бы и не спеть, раз уж открылись новые возможности. Оставалось только написать подходящий текст, чтобы было о чем петь, и он незамедлительно взялся за перо и бумагу. Регулярно окуная перо своей «автоматической» ручки в чернильницу, он стал набрасывать свои первые стихи в мире Осаны. Теперь, владея языком, он знал, что люди называют свой мир Осана. Писалось на удивление легко и быстро, благо стандартизация, проведенная в свое время правителем Марком, коснулась и языка. Почти все окончания слов были на «а», «о» или «ан». Исключение составляли только имена собственные ну и некоторые другие исключения, существующие для того, чтобы подтверждать правило. Язык Останда оказался похожим на земное эсперанто, звучал красиво, а рифмовать строки стихов на нем было настоящее удовольствие. Виктор не стал повторять свою предыдущую земную практику рифмотворчества. Зачем было мучиться и изобретать велосипед, когда в его распоряжении имелись творения авторов, уже прошедшие строгий отбор читателей, слушателей и критиков на земле и выдержавшие испытание временем. Достаточно было просто перевести их на остандский и при этом заменить всего несколько слов незнакомых здешней отсталой цивилизации. В процессе перевода Сомов стал беззастенчиво менять текст, если ему казалось, что автор подобрал неудачное слово в силу требования рифмы или размера. В остандском языке практически не было проблем с рифмой и это открывало безграничные возможности для поэта. Виктор быстро и без затруднений закончил первый пробный перевод песни на морскую тематику. Он перечитывал еще раз и еще получившееся произведение и не мог избавиться от впечатления, что его вариант и по смыслу и по звучание гораздо лучше оригинала. Сомов терял скромность и ничего не мог с собой поделать. Простите меня Булат Шалвович, мысленно попросил он прощения у великого барда за то, что ваш Портленд превратился в мой Останд. Не останавливаясь, сходу он перевел еще одну песню о море и кораблях на этот раз принадлежащую Владимиру Высоцкому.