Варя Медная: Паук приглашает на танец

Увиденное меня удивило, если учитывать скандальную историю его женитьбы, некогда наделавшую столько шума при дворе.

— Милорд, позвольте представиться. Меня зовут Аэнора Кармель, и я прибыла сюда, чтобы учить ваших детей основам придворной магии и этикета.

Граф дернулся и изумленно воззрился на меня, как если бы с ним только что заговорило кресло, и не просто заговорило: оскорбило. Его лицо пересекла судорога, черные глаза под лохматыми бровями-гусеницами злобно вспыхнули.

— Какая приятная и неожиданная новость, Равен! — раздался позади меня холодный язвительный голос. — Оказывается, ты втайне от нас обзавелся миссис Фарроуч, да ещё и целым выводком в придачу. Мои поздравления, но даже не рассчитывай, что отпишу тебе Ашерраден в качестве свадебного подарка.

Я резко развернулась и увидела в дверях высокого ладного джентльмена, чуть помоложе первого, который только что произнёс эту фразу. Его рот был изогнут в полуулыбке, но вот невыносимо пронзительные голубые глаза — будто кто-то сунул ему в глазницы по топазу — оставались холодными. Холеное лицо, ленивые движения, небрежный тон, а главное, перекошенное от ужаса лицо мистера Берниса за его плечом (у старика разве что пена изо рта не шла. Надеюсь, его не хватит удар) явно свидетельствовали о моей ошибке.

— Мисс Карррмель, — прорычал старик, — позвольте представить вам будущего хозяина, графа Ашеррадена.

Вот теперь всё встало на свои места. Саркастичный граф был не просто хорош собой, а убийственно хорош. И дело даже не в правильности лица (широкие скулы и слишком полные для мужчины губы помешали ему попасть в ряды канонических красавцев), а в каком-то сочетании ленивой холодности и сдерживаемого напряжения. Отчего-то я сразу поняла значение слова «порочный», которым пестрели страницы романа, что я сейчас читала.

— Простите мою ошибку, милорд, — присела я в учтивом поклоне.

— Надеюсь, моих детей вы научите отличать графа от камердинера.

При этих словах бледное лицо слуги, которого я поначалу приняла за графа, пошло бурыми пятнами. Всего-то час на новом месте, а уже успела обзавестись недоброжелателем. Делаю успехи.

— Да, милорд.

Граф прошёл мимо меня и уселся с правого конца стола, закинув ногу на ногу. Мне он присесть не предложил.

— Подойдите ближе.

Я сделала, как он велел.

— Сколько вам лет?

— Двадцать, милорд.

Он вскинул брови.

— И уже определены в дом графа. Будем надеяться, вы продержитесь дольше, чем ваши предшественницы.

При этих словах мои пальцы непроизвольно сжались, но он, кажется, не заметил.

— Я привезла с собой рекомендательные письма.

Я протянула ему документы. Граф, даже не взглянув, передал их через плечо мистеру Фарроучу.

— Проверишь, всё ли на месте.

Тот хмуро вскрыл конверт ножом для фруктов и внимательно пробежал глазами написанное. Пока он вчитывался, граф бесцеремонно меня разглядывал.

— Вам придётся сменить платье.

— Простите, милорд? — щеки у меня против воли вспыхнули, затмив своей расцветкой платье.

— Фабиана не любит, когда слуги одеваются в кричащие тона. А у вас к тому же ещё и волосы неудобного цвета. Остригать вас не станут, но вот рыжий с малиновым — это уже перебор.

— Благодарю за заботу, любовь моя, — раздался за моей спиной глубокий завораживающий голос, заставивший сердце трепетать.

В залу вошла высокая стройная женщина лет двадцати шести. И если совсем недавно мне показалось, что граф хорош собой, то на её фоне он показался жалким уродцем (пусть это и не принято — сравнивать мужчин и женщин). Две толстые черные косы, перевитые золотыми лентами, спускались по точеным плечам и в районе лопаток сливались в одну. Казалось, именно их тяжесть заставляла красавицу держать спину так прямо, а подбородок — высоко поднятым. Шелковое платье глубокого синего цвета — под стать глазам супруга — выгодно подчеркивало все изгибы её фигуры, похожей на дивный музыкальный инструмент. Руки были по локоть закрыты перчатками, а в ложбинке между высокими грудями мерцала подвеска в виде сиреневой капельки.

Теперь стало ясно, почему хозяйка замка предпочитает, чтобы слуги одевались неброско. Но она зря беспокоилась: в её присутствии никому бы и в голову не пришло смотреть на кого-то другого. Это подтверждалось реакцией мужчин. Если бы взглядом можно было есть, передо мной бы уже лежали чисто обглоданные косточки. Даже угрюмый мистер Фарроуч, казалось, нехотя, но всё же смотрел на неё.