Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

И тогда, вдруг, безо всякого вступления Лис начал свой рассказ.

Уже когда они с травником почти достигли края леса, она вспомнила, что так и не успела заметить, куда подевались снежные танцоры. Потом во тьме замаячило зелёное окно горняцкой хижины, и ночная пляска стала для неё таким же сном, как и вчерашний разговор с единорогом.

А может, таким же, как и вся её прошлая жизнь.

Холод, — вот что больше всего настораживало в доме травника.

Каждый дом обязан быть тёплым, а в холодную пору особенно, а иначе это не жилище, а так — не разбери-поймёшь, что. Убежище от снега, ну и, может быть, от ветра, но и только. В камине или в печке должен гореть огонь, чтобы можно было приготовить ужин; чтобы блики от каминного огня тепло и мягко освещали комнату и плясали на оконных стёклах. Чтоб можно было сесть поближе к огню на лавке, а ещё лучше — в кресле, развалиться, вытянувши ноги, откинуться назад, взять в руки кружку с чем-нибудь горячим и всеми фибрами души впитывать блаженное тепло жилого дома…

А этот дом был необитаем и давно заброшен. Фриц понял это сразу — по пушистому ковру из пыли на полу, столе и подоконниках, по плесени на стенах, по грязным стёклам в окнах, по тугой трескучей паутине, липнущей к лицу, по затхлому дыханью сырости из всех углов, но прежде всего — по холоду, царившему здесь безраздельно.

Фриц страшно устал. И сильнее всего его почему-то измотали те усилия, которыми он безуспешно попытался погасить свечу. Сейчас он чувствовал себя так, будто на плечах у него сидел ещё один Фриц. Внутри всё съёжилось от холода. Идти до дома травника пришлось недолго, но эти несколько кварталов мальчишка прошёл на одной силе воли, и к концу пути уже едва волочил ноги, лишь изредка сквозь полудрёму машинально проверяя, на месте ли свёрток с Вервольфом и травников портрет, на который, кстати, травник даже не взглянул. Сам же Лис, который с момента их встречи поглядывал на него с тревожной озабоченностью, видимо на полпути переменил своё решение уйти из города. Поначалу они и впрямь шли куда-то к южной башне, но потом свернули в лабиринты заново отстроенных кварталов. Золтан начал было говорить ему, что здесь опасно, на что Лис только отмахнулся, и тот умолк. Почему им было опасно здесь находиться, Фриц понять не мог: улицы здесь были попросторнее, над головой проглянуло усыпанное звёздами ночное небо. Наконец, когда силы готовы были оставить Фрица окончательно, Жуга остановился в маленьком проулке возле старого двухэтажного дома с забранными ставнями окошками, повозился с дверным замком, после чего вошёл и жестом пригласил обоих следовать за ним.

Когда они с Золтаном вошли, внутри уже горела свечка. К этому времени Фриц уже мало что соображал. Большая комната с остатками не то какого-то прилавка, не то трактирной стойки, была пуста; дом дышал тишиной, смотрел на Фрица старыми подслеповатыми глазами двух зеркал и волчьей головой, прибитой на стене. Пахло пылью, плесенью и отсыревшей штукатуркой. Камин, стол, стулья, две скамейки и большое кресло, вытертый ковёр, лежащий на полу, мало помогали — дом не выглядел жилым. Скорее возникало ощущение, что раньше тут была какая-то лавка. Пока рыжий травник со своим приятелем шуршали наверху, осматривая двери и ставни, Фриц, объятый чувством безопасности происходящего, облюбовал большое кожаное кресло у камина и забрался на него с ногами, благо, при его росте сделать это было проще простого. Кресло ужасающе скрипело, края подушек пообгрызли мыши, из прорех торчали волосы набивки, но мальчишка уже не обращал на это внимания. Его ещё хватило на то, чтоб выложить на стол кинжал, завёрнутый в тряпицу, и портрет, но и только; когда Жуга и Золтан с одеялами спустились вниз, Фриц уже спал.

— Перенесём его наверх? — предложил Хагг. Жуга покачал головой.

— Не надо. Слишком холодно. Пускай спит у огня.

Он развернул одеяло, которое держал в руках, накрыл им спящего мальчишку и затеплил от свечи камин. Дрова и уголь лежали рядом, припасённые заранее. Жуга на этот раз не пользовался никакими колдовскими штучками, но всё равно огонь у него разгорелся удивительно быстро. Когда пляшущие язычки немного обогрели комнату, он сбросил плащ, развязал свой мешок и стал выкладывать на стол провизию, закупленную им в трактире: две холодных курицы, штук восемь зимних яблок, лук-порей и три больших бледных лепёшки — хозяин «Синей сойки» не любил поджаристые. Еда была простая, совершенно городская, и лишь пучок маринованной черемши давал понять, что травник странствовал и в сельской местности.