Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

Что они и делали.

Каким-то шестым чувством Ялка понимала, что права. Снежинки были рядом, снежинки были над и под, и между ними тоже. Появленье на поляне девушки, казалось, их нисколько не встревожило, и они, как ни в чём ни бывало, продолжали плести своё тонкое кружево танца. Они танцевали без звука, и только иногда с неощутимых белых губ слетал такой же лёгкий грустный смех.

Музыка слышалась откуда-то справа. Ялка повернула голову.

Аккомпанировали четверо. Первым Ялка распознала травника: Лис восседал на старом пне, с которого он предварительно смахнул наметённую бураном снежную шапку, закинув ногу на ногу и чуть откинувшись назад, где два оставшихся сучка образовали как бы спинку стула. Травник был без плаща, в одной рубашке и штанах, в его волосах серебрились снежинки, а в руках была свирель. Он вёл мелодию, подстраиваясь под танец фей, а те подстраивались под него, и все вместе подчинялись незримым рисункам летящего снега. Рядом с Лисом что-то маленькое и невообразимо бородатое с отменным тактом и проворством отбивало ритм на маленьких, обтянутых то ли кожей, то ли древесной корой барабанчиках, где надо — снисходя почти до шороха, где надо — грохоча, как ветер ставней в штормовую ночь. Третий, длиннорукий и заросший шёрсткой вплоть до самых глаз, сидел у этих двоих за спиной. Он был вооружён двумя палочками, каждая — не толще вязальной спицы, и извлекал прозрачный чистый звон из череды разнокалиберных сосулек, целая гирлянда которых свешивалась с ветки дерева, прогнувшейся под их тяжестью почти что до земли. Глаза его были закрыты, казалось, он целиком ушёл из окружающего мира и слушает лишь музыку и самого себя. С некоторым изумлением Ялка признала в нём Зухеля. Четвёртый, спрятанный в тени, был больше каждого из них, даже травника. Не получалось разглядеть его — из темноты поблёскивали лишь глаза. Он сидел там неподвижно и перебирал такие же незримые для Ялки струны; звук инструмента напоминал не то лютню, не то мандолину, а иногда — виолу или скрипку, когда на ней играют пиццикато. Всё вместе производило впечатление чего-то слаженного и воздушного, музыка лилась свободно и легко, без лишних пауз и длиннот, голос каждого инструмента был слышен ясно и отчётливо, и Ялка вдруг почувствовала, как где-то в голове у неё отдаётся словами незримая, неслышимая песня существ на волшебной поляне:

И ещё:

Голоса казались ей такими же чистыми, как перезвон сосулек под палочками Зухеля, в них звучала такая грусть и радость жизни, словно через пять минут им предстояло умереть. Ялка на мгновение почувствовала что-то вроде зависти, ей захотелось бросить всё и присоединиться к этому танцу. Это было страшно и захватывающе — хотеть этого так сильно и неотвратимо. Но она захотела.

Появление Ялки не осталось травником незамеченным, но он отнюдь не перестал играть. Он только повернулся к ней, чуть улыбнулся уголками губ, переменил позу и одними глазами, не отнимая губ от мундштука чёрной флейты, указал ей на снежных танцоров: «Иди».

Она не колебалась.

Только в последний миг, должно быть повинуясь какому-то неясному наитию, она остановилась, сбросила башмаки и шагнула на снег босиком. Чулок на ней не было. Куда-то подевались и безрукавка, и юбка, она осталась в одной рубашке до колен, такой же пронзительно белой, как и одеяния танцоров.

Волосы рассыпались у неё по плечам, и снег лежал на них, как диадема, как жемчужная сеточка, как венок из неведомых зимних цветов, сплетённый для неё холодным небом, звёздами и ветром.

Она сделала шаг, и существа на поляне расступились и приняли её в свой круг, закружили, завлекли, околдовали, оглушили тихим смехом; музыка сделала оборот, и Ялка поняла, что — пропала.

Лица цвета мела, с лунным мёдом на губах, с тихими улыбками скользили перед ней, и Ялка приняла их правила игры.

Земля под ногами качалась, земля уходила, земля пропадала. Ялка уже не владела собой и своими ногами, и воздух принял в объятья её невесомое тело.

Танец захватил её, поглотил, растворил, изменил всё её естество — танец вошёл в её плоть, в её кровь, безумный танец на краю незримой пропасти, разверстой за спиной, танец босиком на снегу, танец, от которого движется мир, танец, танец!