Мария Теплинская - Короткая ночь

Разумеется, это не на шутку бесило родича, стремившегося к беспрекословному главенству.

Однажды Савел придрался, что она слишком долго ходила по воду и вернулась уж больно веселая да румяная.

— Ты что же это? — подступил к ней Савел. — Где моталась?

— Да нигде я не моталась, — ответила ничего не подозревавшая Леся. — Ты знаешь, сколько там народу, у колодца? Я уж и закоченела вся! — добавила она, снимая зипун.

— То-то у тебя щеки горят да очи бегают! — не по-доброму сощурился молодой хозяин, и вдруг с остервенением ухватил ее за ворот.

— А ну сказывай, погана девка, опять с хлопцами заигралась? — свободной рукой он поднял с лавки вожжу. — Я вот те покажу хлопцев! Я те покажу, чья теперь в доме воля!

Леся коротко, пронзительно закричала, когда хлесткие удары обожгли ей спину. Безысходный ужас охватил ее вместе со жгучей болью, когда она осознала, что это именно тот самый Савося, с которым вместе они, как мышки, сидели под лавкой, прижавшись друг к другу. И теперь этот Савося, обратившись ныне в здоровенного плечистого мужика, стоит над нею с вожжой в поднятой руке, как воплощенное самодурство. И так теперь будет всегда, и никто ее теперь не защитит…

Но нет! Услышав душераздирающий внучкин крик, на печи тяжело повернулась больная Тэкля. Грозно поднялась ее рука, с поднятым вверх перстом, и по всей хате раскатился властный голос:

— Пр-рокляну!

И Савел стушевался, опустил руку, в бессильной злобе отпихнул девушку:

— Пошла вон, дура, с очей моих долой!

Однако этим дело не кончилось. На другой день Янка ухватил Савла за грудки и сунул ему в самые зубы крепкий костистый кулак.

— Еще раз Лесю тронешь — я тебе вот об этот самый угол башку расшибу! — предупредил он сурово и спокойно.

При этом оба хорошо понимали, что разбить Савке башку об угол отнюдь не так просто. Это не беспомощный кутенок — взрослый здоровый парень, ничуть не слабее Янки. Янка был выше, но зато Савел — гораздо шире в плечах и в груди, и все мускулы — словно железом налиты.

Он уже готов был ударить, но что-то вдруг остановило его, когда он случайно заглянул в темно-синие Янкины глаза. Что-то разглядел в них Савел сквозь гнев и вражду — то самое, что всегда его пугало и обезоруживало, чем Янка уже много лет словно держал его в плену. Помнил Савел то свое давнее унижение, да и солдат-бессрочник тоже не забыл, что когда-то вынес его из оврага — беспомощного, с вывихнутой ногой; не забыл, что, возможно, спас ему жизнь. Как мучило, как терзало бедного Савку то, что именно этому человеку он так обязан!

Лесю он, однако, больше не трогал, но часто, глядя на нее, злобно щерился и ворчал сквозь зубы что-то недоброе; погоди, мол, придет пора — за все ответишь! Лесю это, конечно, беспокоило, но не так чтобы слишком: она уже поняла, что не так Савел и страшен, и есть пока еще на него управа.

Другая Лесина беда была, пожалуй, похуже. Тайная, мрачная тревога точила изнутри девушку. Она никому не признавалась и лишь притворно-беспечно отшучивалась, когда подруги пытались ее расспрашивать, а сама день ото дня становилась все задумчивей, все печальней. Многие кое о чем догадывались; девчонки злорадно шептались, тетки качали головами.

Горюнец не хуже прочих знал, где корень этой тоски. Кто же, как не Данила Вяль, причинял ей все эти муки? Сам Данила, возможно, и не повинен был в этом — точнее сказать, просто едва ли об этом думал. Опять он куда-то запропал, давно уж его не видели. Но знал Горюнец, что не это терзало девушку — он и раньше, бывало, подолгу не показывался. Куда как хуже то, чем, вероятно, было вызвано столь долгое его отсутствие. Уже подползали, добирались до Длыми пока еще неявные слухи о возможной Данилиной свадьбе. Леся тоже не могла об этом не слышать, да и девчата никак не упустили бы случая ей намекнуть.

Как-то Леся и Горюнец шли вместе по улице и случайно услыхали разговор двух соседок.

— Девчата у нас дюже хороши, для хлопца привада, — говорила одна, — так отчего же не побегать? А как жениться ему ныне — так и запропал.

— Как — жениться? — всплеснула руками другая. — Нешто правда? Он же дите еще!

— Да какое дите, окстись: восемнадцатый годок ему минул. Самые годы!

От зорких Янкиных глаз не укрылось, как внезапно напряглась и побледнела его подружка, как стиснули ему руку ее похолодевшие пальцы.

— Что это? — выдохнула она. — О ком это они?

— Идем-идем! — сухо ответил Янка. — Ты слушай больше бабью брехню!

Правда ли то, или пустая «брехня», дальше которой дело не пойдет, Янка не знал, да и никто пока еще не знал ничего определенного; возможно, и сам Данила пока еще ни на что не решился. Но все это не имело ровным счетом никакого значения. С самого начала всем было ясно, что ничего хорошего для Леси тут ждать не приходится. При любом раскладе семья не позволила бы Даниле жениться на длымчанке, на «хамке», а он не настолько крепок духом, чтобы хотя бы заикнуться им о подобном. Нет, конечно, он женится на той, на кого родня укажет — и дай-то Бог, чтобы не оказалась рябой, косой или горбатой!