Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы

Цветанку затошнило от его луково-квасного смрада. Всё в нём вызывало отвращение: и его затянутый белой плёнкой глаз, постоянно скошенный в сторону, и подвижная «тварь» внутри его шеи, и неряшливая бородёнка ржавого цвета, в которой дневали и ночевали крошки и объедки, словно он вымел ею поганый пол корчмы. То, что он при этом был непревзойдённым вором с волшебными руками, ничуть не прибавляло уважения к нему.

«Проваливай, – прошипела Цветанка, сбрасывая его руку со своего плеча. – И не прикасайся ко мне! Ты – грязнее свиньи».

Тот аж поперхнулся. Выпрямившись, он недобро сощурился.

«Вот ты как запела, пташечка, – загнусавил он. – Недотрога нашлась! Ну ничего, ничего, мы из тебя покладистую шмару сделаем. Сегодня же все узнают, кто такой Заяц на самом деле! Пойдёшь по рукам, красавица, все будут тобой пользоваться, как подстилкой… А за то, что ты обманом в братство проникла, мужской облик опоганила, об тебя все ноги вытирать будут, это я тебе обещаю! Не бывать бабе в нашем братстве!»

Цветанка отпрянула, как обожжённая. Мысленно она душила Гойника, яростно стискивая его пупырчатое, как у ощипанного петуха, горло, но от воплощения этого её отделяли ледяные глыбы отчаяния, стиснувшие её со всех сторон. Зажатая, обездвиженная, она слушала стук и писк загнанного в ловушку сердца. Всё кончено… Её тайна вышла наружу, эти ворюги не потерпят в своём братстве девчонку, не примут её на равных; всё, на что она могла рассчитывать – это то, что пообещал Гойник. В сжатых кулаках стучал жар, горло отчаянно ловило воздух, а перед застывшим взглядом Цветанки смыкалась коричневая пелена. Сквозь маленький круглый просвет просачивалось холодящее, бешено бьющееся осознание: любой ценой не допустить, чтобы Гойник проболтался всем. Любой. В противном случае дорога одна – прочь из города. А куда она подастся с больной слепой бабушкой? Бабуля лечила других, а вот себе помочь отчего-то не могла. Может, просто не знала средства от нарастающей слепоты, а может, такова была плата за знания.

Нет, ничего не кончено! Не успел Гойник моргнуть своими козлиными ресницами, а решение у Цветанки созрело. Она знала, что делать, но на её лице, застывшем известняковой маской, не отразилось ничего.

«Хорошо, – проронила она, еле шевеля побелевшими губами. – Я согласна стать твоей. Приходи сегодня в полночь на реку, только сохрани всё в тайне, молю тебя. Буду тебе покорной, только не позорь меня перед всеми».

«Вот, то-то же, – хмыкнул Гойник, подбочениваясь с видом победителя. – А куда ж ты денешься-то, голубушка моя? Будешь покорной, ещё как будешь. Сама подумай: лучше один я, чем все хором!»

«Так оно, конечно, – слетело с губ Цветанки. – Противиться не стану: чему быть – того не миновать. Когда придёшь на реку, покричи филином – я и выйду».

На том они и расстались. Гойник ушёл довольный, поглаживая и пощипывая бородёнку, а занемевшие ноги Цветанки постепенно оттаивали, оживали в беге. Завидев её белое лицо с ожесточённо сжатым ртом, привычно толпившиеся у домика сироты притихли, а Цветанка выдавила улыбку и ласково взлохматила вихры мальчишкам. Плохо гнущимися пальцами она разламывала хлеб, черпала ковшиком комковатую простоквашу, а потом забралась в угол, под полки с бабушкиными снадобьями.

Ночь струилась чёрными складками и шептала: «Что ты делаешь? Что ты делаешь?» Шикнув на неё, Цветанка крепче прижала к себе узелок. Луна, серебристая рябь воды, прохладные объятия ветра, длинные космы плакучих ив – в такую ночь встречаться бы с Нежаной, согревая её пальцы дыханием, но уханье филина вернуло Цветанку из чертога мечтаний в пропитанную болью явь. Крик этот прозвучал не совсем естественно: его, без сомнения, издало людское горло, а не птичье. Мда, филин из Гойника – неважный. Как, впрочем, и человек.

Цветанка зашуршала кустами и изобразила ночную птицу намного искуснее. Тёмная худощавая фигура обернулась, в лунном свете алчно блеснул здоровый глаз.

«А, вот ты где! Что не выходишь?» – подал голос Гойник.

«Иди сам сюда, – позвала Цветанка. – Луна яркая, мне под её очами стыдно».

«Ишь ты, какая стыдливая, – ворчал Гойник, с треском ломясь сквозь кусты. – Одёжу мужескую не стыдно было надевать, людей обманывать тоже не стыдно, а тут – на-ка, поди-ка – устыдилась!»

Когда он добрался до заросшего травой маленького пятачка среди кустов, его ждала расстеленная на земле скатёрка с угощением: Цветанка выставила кувшин с ягодно-медовой брагой и пироги.