Марк Хелприн - Зимняя сказка

– Я тебе не верю.

– Это твое дело, – фыркнул Перли. – Можешь сам посмотреть!

Он повернулся к своим подручным, стоявшим у него за спиной. В их рядах началось какое-то движение, и вперед вышла дюжина перепачканных кровью Куцых, которые походили на грузчиков с мясного рынка. Они держали в руках отрезанную голову белого коня.

Питер Лейк странно ссутулился и спрыгнул с основания колонны.

– Вот она, твоя неуязвимость, – усмехнулся Перли, поднимая с пола нож. – Видишь, к чему могут привести ложные взгляды?

Питер Лейк опустился на колени.

Перли приставил холодное лезвие к его ключице.

– Я полагаю, ты понимаешь, что сейчас произойдет? – спросил он.

Питер Лейк ничего не ответил.

– Ты будешь гнить здесь до тех пор, пока в город не вернутся бездомные псы. Они зароют твои кости и кости коня где-нибудь возле причала, если только до этого их не растащат крысы. Что касается Беверли Пени, то ты видел ее в последний раз в начале столетия и больше никогда не увидишь! Твой конец – нравится тебе это или нет – можно считать закономерным. О тебе не вспомнит ни одна собака! Ты исчезнешь из этого мира навеки! Все твои усилия были напрасны!

Питер Лейк поднял глаза к небу и увидел на нем огромные белоснежные облака, недвижно застывшие в холодной синеве.

– Облака пара, и ничего более! – воскликнул Перли. – Они появляются после сильных пожаров.

– Насколько я понимаю, – негромко произнес Питер Лейк, – они являют собой нечто куда большее, ибо этим миром правит любовь…

Внезапно он замер, услышав что-то до боли знакомое.

Перли прислушался. С севера слышались грозные, похожие на раскаты грома звуки, что становились все громче и громче. Это был стук конских копыт, от которого сотрясался весь остров.

Питер Лейк вновь перевел взгляд на Перли.

– Мне казалось, что все кони, кроме одного, переправились за Кинг-Бридж. На этом берегу осталось только это несчастное животное. И ты знаешь, Перли, я снова слышу его грозную поступь! На сей раз я действительно уйду вместе с ним. Ты слышишь?! Он уже совсем близко! Ты слышишь?!

Нож вошел в его грудь по самую рукоять, и он рухнул на пол.

По звонкому стуку копыт и скорости бега жеребец казался тем, кто видел его или просто слышал о нем, в том числе и Питеру Лейку, воплощением грозовой молнии. Но ему самому такие перерождения позволяли обращать землю и небо в шелковую мечту, благодаря которой он мог летать. На полном скаку наступал момент, когда горизонт расплывался в бесцветную полоску и он взмывал в небо, слыша сухой свист ветра в ушах. Потом он вновь касался копытом земли и, вернувшись в мир, припоминал все его сложное устройство, и зыбкую основу любви. При этом не забывал он и свою небесную причастность диким пастбищам в звездных цветах, на которых в вечном молчании живут неподвижные огромные кони и куда он попадал благодаря невесомому ускорению своего бега.

Когда он касался земли, ему хотелось вернуться к тем, кого он любил, однако стоило ему оторваться от нее, как он забывал обо всем на свете и устремлялся к небесам. Белый конь Атанзор увидел, как сомкнулась над заливами и бухтами белая стена, и вновь оказался сначала в знакомом облачном царстве, а затем – в царстве эфира, чтобы остаться в нем уже навсегда.

Серебряное блюдо так и лежало в тенистом скверике, в котором Кристиана за день до этого оставила белого коня. Чем выше поднималось солнце, тем ниже опускалась граница между светом и тенью. Вначале солнечные лучи осветили только верхний край блюда, тут же вспыхнувший золотистым свечением. Когда же солнце осветило все блюдо, оно залило округу удивительным золотистым светом.

Негромко тарахтя, катер «Сан» плыл по холодным водам залива, залитым зеленым, золотым и белым светом. Взоры его пассажиров были устремлены на юг, где выросла огромная белая стена, превратившая залив в бескрайнее море. Хар-дести сказал, что стена эта состоит из пыли и дыма городских развалин и кажется красивой единственно потому, что ее подсвечивает утреннее солнце.

Единственным, кто не обращал внимания на облачную стену и не задумывался о будущем, был Мартин, не спускавший глаз с Эбби. Она лежала на моторном люке и мерное подрагивание работающего двигателя давно отбросило у нее со лба прядь волос. Казалось, что она вновь обрела способность двигаться по собственной воле, и, хотя это было не так, временами ее руки, как живые, вторили движению лодки. Но когда ее левый указательный палец вдруг непроизвольно вытянулся, у Мартина перехватило дыхание. Ему показалось, что у нее слегка шевельнулись губы, что она вздохнула. Когда ему указали на облачную стену, он все равно не мог отвести взгляда от Эбби. Она двигалась. Двигалась в такт работающему мотору. Но вот она сжала ладонь, вздохнула и вдруг внезапно со страхом открыла глаза.