Юлия Набокова - VIP значит вампир. (Трилогия)

Я быстро шла по мерзлой земле, и ветер швырял мне в лицо снежинки, смешанные с пеплом. Я старалась не думать о том, что этот пепел, возможно, был кусочком старого стола, хранившегося на фабрике, а возможно, и частичкой плоти Жана. Я направлялась к руинам в надежде увидеть там француза и задать накопившиеся у меня вопросы. При жизни он был порядочной сволочью и никогда бы не ответил на них, посмеявшись мне в лицо. Но, может, смерть пошла ему на пользу?

Я думала о нашей кровной связи с Жаном, о влиянии его крови на мой характер. Оставшись без Слезы Милосердия, я не сошла с ума, не озверела, не накидываюсь на людей и вампиров. Вацлав говорит, что все дело в характере и воле новичка. Если по силе они не уступают тем же качествам донора, то никаких трагических перемен не случится. Гончий считает, что я переборола влияние крови Жана, а испытания, которые выпали на мою долю в последние месяцы, закалили мой дух. И если вначале я еще была подвержена вспышкам гнева и могла повести себя непредсказуемо, то теперь я вполне владею собой и не представляю угрозы для окружающих. Надеюсь, что он не ошибается.

Свет фонарика выхватил из темноты нагромождение кирпичей и горелые доски. Часть фабричных перекрытий была деревянной, пометку об этом я делала еще в отчете для Однорога, когда приезжала сюда впервые. В результате пожара здание обрушилось, превратившись в крошево из кирпича и досок, на самом верху которых, на высоте примерно двух этажей, красовался почти не тронутый пламенем старый стул. Словно какой–то шутник взгромоздил его туда уже после пожара, дабы с высоты посмотреть на разрушения. Наверное, это пошутил какой–то бомж. До пожара многие бездомные облюбовали заброшенное здание в качестве ночлежки.

Моя надежда очутиться в комнате на последнем этаже, где я убила своего создателя, не оправдалась. Значит, надо искать его где–то поблизости. А кроме призрака Жана, здесь могут оказаться и призраки его погибших охранников…

Я обошла пожарище по периметру, светя фонариком и повторяя имя Жана, но не обнаружила никаких следов потусторонней жизни. Вернувшись к началу круга, я выключила фонарь и попыталась слиться с темнотой, чтобы отыскать в ней следы призраков. Тщетно. Наверное, слияние распространяется только на живых существ. Я включила фонарь, последний раз махнула им над головой, безо всякой надежды обводя руины, и вдруг чуть не выронила его. Дрожащими руками направила фонарик на стул, стоявший наверху развалин. Фонарик высветил знакомое красивое лицо в обрамлении темных волос, только теперь оно было полупрозрачным и мутным, как смазанный фотоснимок. Жан был одет так же, как в нашу последнюю встречу, — нарядная белая рубашка, дорогой черный костюм. Он с королевским видом восседал на колченогом стуле, как будто это был золотой трон, а вокруг находились не руины сгоревшего здания, а торжественный зал приемов в императорском дворце. Я некстати вспомнила, что Жан был потомственным графом и аристократичные манеры пронес через всю жизнь, не утратив их даже после смерти.

Призрак хранил молчание, насмешливо взирая на меня с высоты второго этажа. Я одновременно испугалась того, что он пропадет, так и не проронив ни слова, и что он окажется рядом и мне придется взглянуть в глаза того, кого я убила.

— Жан, поговори со мной, — позвала я по–французски, не сводя с него взгляда.

— Потрясающая наглость! — саркастически отозвался призрак, не высказав удивления тем, что я могу его видеть. — Ни здравствуй, ни прости. Ты не устаешь меня поражать, mon amour.

Я вспыхнула от этого интимного обращения, которым Жан всегда меня называл.

— Мне не за что просить прощения, — вскинулась я.

— А я ведь обижен на тебя, mon amour. — Он вскочил на ноги. — Смертельно обижен.

Призрак скользнул вниз, приближаясь ко мне, и я почувствовала холодок по коже. С каждым шагом его облик становился все четче. Уже можно было разглядеть выразительное лицо с классически правильными чертами и рельефными скулами, твердый рот с крепко стиснутыми губами, длинные ресницы и глубокие карие глаза, казавшиеся почти черными. Жан был красивым мужчиной — недаром я запала на него при нашей первой встрече. В пятидесятых он некоторое время был звездой черно–белого кино. Но он неспроста играл роли злодеев и авантюристов: Жан и в жизни никогда не был положительным героем. Он был классическим плохим парнем. Это выдавал и его взгляд — шальной, вызывающий и порочный одновременно, и самоуверенное выражение лица, и жестокий изгиб бровей.