Степан Мазур - Вектор Пути.

— И со временем у них проблемы, брат. Потому рождаются мёртвыми. Существовать — существуют, а жить не успевают.

А со сцены уже неслось:

— Вот я начало! — Начала «жизнь».

— Значит я — конец! — продолжила «смерть».

— Даю я первый отблеск предрассветный…

— … который догорит под вечер незаметным.

— Да ты не спорь, ведь ты в конце пути. Какая твоя суть? Ты слёзы и потери!

— А я не спорю. Я седая дань, что заберёт во веки всё живое. Всем быть со мною.

— Лишение и боль! Ты когти ночи, что скребут на сердце.

— Да, я изгой и зло в судьбе, но правда вся во мне, а не в тебе…

— К чему ты клонишь, о, проклятье, всего живого?

— Другому что б живому быть, всё старое должно погибнуть, освободить дорогу.

— Перерождение не твой конёк. Погибнет всё живое. И смысл смерти будет позабыт.

— И смысл жизни тоже. Последний день — для всех последний день.

— Но может им подольше стоит жить? Ты забираешь лучших. Так всегда.

А худшие, как водятся, живут. И здравствуют на белом свете.

— Пусть пострадают больший срок. Я подожду. А лучшие пусть возродятся на нелепом белом свете.

Сценка закончилась и без послесловия артисты ушли. Готовые декорации позволили покинуть сцену декораторам, ушёл в окружении молодых артистов режиссёр, давно проверил звук звукооператор, настроен стал свет, всё готово к завтрашнему выступлению. Только одинокий молодой голос как молитву заучивал последние куплеты. И двое незамеченных зрителей слышали эти слова.

Театр опустел. И словно никогда не было двух странных зрителей в зале. Только воздух застыл в тревожном ожидании завтрашней премьеры.

Завтра будет новый день.

За окном моросит нудный дождь. Но в номере тепло, комфортно. Подобие уюта. Конечно, гостиница не пяти звёзд и люкс довольно чахленький. Уровня менеджера среднего звена в отпуске. Но Даня за годы командировок и бесконечной череды заданий привык отдыхать в любых условиях и положениях. Несведущему сложно понять, как иногда приятно после марш-броска на тридцать километров спать пусть даже на досках или земле, подложив под голову дёрн или камень. Или как можно отключаться, продолжая идти по ровной поверхности, пока не врежешься во что-нибудь лбом. Про сон, стоя на месте можно было не напоминать.

Даня жутко устал. Тело налилось тяжестью. Организм просто вяло пытался выбросить в к ому. Четвёртый день работы на пределе без сна больше пятнадцати минут давил на психику. И желудок протестовал снова принимать транквилизаторы. Конечно, слабость спадёт, тело взбодрится и сон уйдёт. Но мозги после резкого повышения работоспособности после заклинит. И на пару-тройку дней полный выход из строя. Разум всё-таки впадёт в кому. На радость организму.

Даня подвинул со столика полный стакан гранатового сока, осушил на треть, поправляя занавеску. Верхний этаж. Небольшая площадь основного действия ближайших десяти минут как на ладони. Медведь мог и не корректировать действия групп. Да и присутствия как такового не требовалось. Всё можно увидеть на десятках мониторов на ближайшей базе. Но дело было такое, что не мог себе позволить пропустить. Хотел видеть всё воочию.

Харламов, потерев усталые глаза, ещё чуть отодвинул занавеску и встал боком. Стакан опустел ещё на треть. Зрение впилось в площадь и суету вокруг ублюдства.

«Ублюдство» стояло чуть в стороне площади, сверкая стеклом на солнце так, словно сделанное изо льда. Метров на семь возвышался монумент, заканчиваясь навершением из большого креста. Единственный в мире памятник нацизму, возведённый в наше время.