Дэвид Гоулмон: Карпатская тайна

– Боюсь, что даже после того, как война на этой земле, богатой реками, лесами и садами, закончится, – объяснил Навин, – наш народ не сможет обрести истинного покоя. Боюсь, что нам это просто не суждено. – Он подошел к Кале, прикоснулся к его плечу, и глава колена Иедды посмотрел на своего старого друга. – Предательство людьми Бога в Синае разгневало Господа воинств небесных, и в наказание за гордыню наш народ обречен веками сражаться с народами и племенами Ханаана.

Иисус с мольбой посмотрел на друга.

– Мы рискнем жизнями всего двух голиа ради того, чтобы спасти не только остальных животных, но и все колено Иедды и дать людям шанс сохранить свое наследие. В будущих битвах со здешними народами мы можем потерять свои величайшие сокровища. После падения города ты заберешь это наследие с собой и сохранишь его местонахождение в тайне как от других народов, так и от наших людей. Это твоя задача. Уходи в свои великие горы, и клянусь, что никто не последует за голиа и иеддитами. Дай нам двух голиа и произнеси заклинание – это все, что я прошу у великого Кале.

– Ты клянешься на каменных скрижалях, что ты и избранный народ не последуете за моими людьми и голиа на север?

– После сегодняшней ночи иеддиты могут забрать голиа, а также мастеров и строителей фараона, чтобы возвести величайший храм в истории, где будет храниться наследие нашего народа. Хорошо спрячь его, и больше тебе никогда не придется терпеть лишения из-за народа Израиля.

– Что ты делаешь, брат? Ты отдаешь горы золота и бесценные дары, полученные от Господа – для чего? Чтобы их не отобрали у народа другие армии, которые придут сражаться с тобой в Ханаан? – Кале подошел к старому другу. – Ты врешь мне, брат, но почему?

Иисус отвернулся от собеседника, достал свой меч и посмотрел на него в слабом свете масляных ламп.

– Потому что если мы не спрячем навсегда свои военные трофеи и дары самого Господа, наш народ никогда не обретет здесь свой истинный дом, и нам придется еще тысячу лет воевать с ханаанеянами за эту землю. Если богатства Египта и дары Господа останутся у нас, мы будем вечно защищать то, что не является для нас жизненно необходимым.

– Возможно, ты не говоришь с Богом, но ты воистину говоришь от лица избранного народа. Если люди узнают, что ты отдал величайшие сокровища, дарованные нам Господом, они проклянут твое имя, брат. Если ты отдашь голиа и иеддитам Божьи дары, чтобы мы спрятали их на севере среди скал и льда, ты будешь проклят.

Иисус рассмеялся – впервые за, как ему показалось, долгие годы.

– Что может быть хуже, чем бремя лидерства, возложенное на меня Моисеем? Нет, друг мой, я не пожертвую жизнями своих людей ради сокровищ и наследия, которое может просто исчезнуть с тобой и твоими людьми в ночи. Люди боятся голиа, они не станут вас преследовать. Возведи для меня храм в великих горах на земле снега и льда и похорони наши сокровища там навсегда.

– Я отдам приказ голиа. Я сообщу тебе о плане атаки. Этой ночью Иерихон падет, брат Иисус. Затем я заберу своих людей и голиа, и мы навсегда покинем эту кровавую землю.

Навин кивнул. Сделка была заключена, и иеддиты должны были выполнить Божью волю еще один, последний раз. Он жестом показал своему другу на карту великого города и поделился с ним планом финальной битвы голиа за Богом избранный народ.

Меньше чем через час Кале вызвал двух своих лучших воинов, чтобы произнести заклинание и установить связь с голиа.

Двое караульных на южной башне наблюдали за тем, как иудейское воинство маршировало за городскими стенами, освещая свой путь вокруг них тысячами факелов. На закате зазвучали трубы, как и каждый вечер с начала четырехмесячной осады. Один из караульных отвернулся и приподнял кусок материи с чашки, чтобы достать из нее большой ломоть черствого хлеба. Он разломил его пополам и кинул кусок поменьше своему напарнику.

– От музыки мне сразу хочется есть и пить. – Взглянув на плесневелый кусок хлеба в своей руке, он покачал головой. – Но, видимо, придется довольствоваться этим твердокаменным хлебом.

Второй караульный взял хлеб и повернулся, чтобы посмотреть на барабанщиков и трубачей, за которыми продолжали свой марш вокруг городских стен иудейские воины, вооруженные копьями и щитами.

– Эти барабанщики сводят меня с ума. Они мне уже во сне снятся. – Караульный взглянул на хлеб в своей руке и отбросил его в сторону. – Я из-за них даже аппетит потерял, – добавил он, наблюдая за тем, как ломоть перелетел через край башни и исчез в темноте внизу. – Когда они нападут?