Кен Маклауд - Ночные проповеди

– Это абсурд! – подтвердил Уилсон.

– Я считаю, что вы стреляли не только из винтовки, которая сейчас спрятана на вашей лодке, – сказала Полански подозреваемому. – Фактически вы стреляли из этой винтовки лишь затем, чтобы иметь возможность объяснить следы пороха на ваших руках и одежде. А появились они из-за того, что вы стреляли по епископу из другого, более мощного оружия с оптическим прицелом.

– Выстрел в голову с двух миль, с качающейся лодки? Вы серьезно? Вы, должно быть, считаете меня чудо-снайпером не хуже Ли Харви Освальда.

– Да. Вы стреляли из снайперской винтовки, которую потом выбросили за борт.

Казалось, Коннор искренне удивился услышанному.

– И береговые роботы не заметили? Они, конечно, малость проржавели, но ведь их как раз сделали, чтобы замечать штуки вроде военной винтовки, палящей с моря по берегу. Они бы по мне тут же огонь открыли!

– Роботы береговой охраны – мусор, – отрезала Полански. – Они заржавели и ничего больше не могут, в отличие от вас. Ваше досье говорит, что вы усердно тренируетесь в стрельбе.

– Мистер Уилсон, – сказал Томсон адвокату, – я имею право не отвечать на вопросы и не буду отвечать!

– Мой клиент имеет право не отвечать и осведомлен об этом… – начал адвокат.

– Еще один вопрос. Всего лишь, – быстро произнесла Полански. – Мистер Томас, откуда вы знаете, что выстрел был в голову?

Он потер брови.

– Потому что он должен быть в голову.

– Никто из нас этого не говорил. В новостях об этом не упоминалось.

– Послушайте, мэм, в наше время попадания в корпус не убивают – а особенно при своевременной медицинской помощи.

– Больше ничего говорить не обязательно, – посоветовал Уилсон.

– Значит, нам нужно искать другого меткого стрелка с военным опытом, находившегося приблизительно в том же районе в то же время, – сказала Полански. – Чудесно.

– Ага, – согласился Томас, игнорируя совет Уилсона и собственное решение и будто искренне желая помочь. – Или его, или испорченного робота береговой охраны.

– Больше мой клиент на вопросы не отвечает, – предупредил Уилсон, адресуясь больше к подопечному, чем к полицейским.

Томас наконец внял совету, успокоился и замолк. Полански посмотрела на инспектора и махнула рукой.

– Хорошо, – заключил тот, вставая. – Мистер Томас, ваш рассказ был не очень-то убедителен. Однако я отпускаю вас под подписку о невыезде. Вы должны будете в течение следующих семи дней ежедневно отмечаться в полицейском участке Гринсайдз. Это даст нам время собрать больше данных, а вам – отыскать более убедительное объяснение для них. В этой связи с вашей стороны было бы разумно вывести нас на своего друга Грэма. Для начала вы можете помочь нам с составлением его фоторобота.

– Я протестую! – заявил адвокат. – Мой клиент должен быть освобожден безо всяких условий.

– Обращайтесь с протестом к шерифу, – посоветовал Фергюсон. – Допрос окончен.

17:30. Самый час пик. Все устремились домой. Наверху Лейф Уок – бампер к бамперу, на тротуарах – локоть к локтю. Гудели движущиеся машины, скрежетали и визжали останавливающиеся, взревывали трогающиеся. Машинный шум мешался с топотом множества ног. Полански нервно дымила сигаретой. Хатчинс сидела на дорожной тумбе и, кривясь, глядела на россыпь окурков. Лодырь же наблюдал за дирижаблем, плывущим к причальной мачте Турнхауса.

– Я все же считаю, что нам следовало его задержать, – сказала Полански. – Он же принес бомбу. В этом-то он признался.

– Он признался в том, что доставил пакет, который был использован для размещения бомбы, – заметил Фергюсон. – Чувствуешь разницу?

Полански хмыкнула.

Фергюсон подозревал, что, хотя Анна была таких же чистых шотландских кровей, как и он сам, звучная фамилия Полански слишком на нее давила. Заставляла женщину невольно подражать крутым полицейским из американских детективов и кино. Хотя, наверное, эту слабость можно использовать и убедить ее перейти на жевательную резинку вместо сигарет.

– Шерше ля фам, – произнесла Хатчинс, оторвавшись от созерцания окурков.

– Ты что имеешь в виду? – спросил инспектор не без раздражения, подумав, что Хатчинс опять вспомнила про свою старушку-убийцу.

– А предположим, что Томас говорит правду, – сказала Хатчинс, вскакивая. – Когда Томас сказал, что назвал имя Грэма отцу Мэрфи, я подумала: может, Грэм ожидал, что священник вспомнит о нем, получив подарок? И вот, у нас трое мужчин, и все – ветераны Войн за веру.