Мэтью Фаррер - Слепцы

Сначала её долг состоял в том, чтобы быть сильным ребенком Кальпурниев, и она исполнила его. Затем долг Ширы состоял в том, чтобы быть суровым и верным арбитром Адептус, и она исполняла его… пока её не постигла неудача.

Если Кальпурнии суждено стать заключенной и осужденной, она будет исполнять свой долг, как то требуется от заключенной и осужденной. Шира не позволит себе забыть, почему оказалась здесь. Она будет исполнять любые требования карателей, отвечать ясно и четко во время каждого саморазоблачения, сколько бы ни шла сессия — пару минут или двенадцать часов. Она не будет искать поблажек или снисхождений у закона и склонит голову пред наказанием имперского правосудия. Если Кальпурнии предстоит быть арестанткой, она посвятит всю свою решимость, до последней капли, единственной цели: послужить уроком и примером для других Арбитрес.

Ученые-Арбитрес будут писать, а инструктора — провозглашать в речах, что, если арбитр преступит закон и пойдет под суд за упущение, если он сам должен будет принять наказание собственного ордена, то пусть обратит взгляд на Ширу Кальпурнию Люцину, бывшую арбитра-сеньорис Высшего участка Гидрафура. Кальпурнию, которая твердо осознавала свой долг и не дрогнула в служении закону, даже когда правосудие вершилось над нею, даже когда она…

Шира не плакала. Она обещала себе, что не будет плакать. Чернила незаметно высыхали на её записях, дыхание становилось хриплым, дрожащее в кулаке стило начинало потрескивать, но выражение лица Кальпурнии не менялось, и она не плакала.

Хотя Шира никак не могла следить за временем, она решила, что до следующего удара посохом в дверь камеры прошло несколько часов. За это время Кальпурния заставила себя продраться через оставшиеся трактаты о наказаниях оступившихся Адептус, проделать комплекс упражнений и помолиться перед аквилой. Закончив с этим, она понемногу начала уплывать в сон — именно тогда и раздался грохот. Всплеск адреналина пробудил её и, в отличие от стука в дверь, заставил вздрогнуть. Соскочив с тюфяка, Шира без промедления встала на одно колено в центре пола.

Напрягшись, Кальпурния прищурила глаза в ожидании колокольного звона, втайне радуясь тому, что даже в полусне сумела занять позицию до сигнала. Только через несколько секунд она сообразила, что в камере по-прежнему тихо. Моргнув, Шира напрягла измученные тренировками плечи, отчего их пронзила боль. Такое же напряжение скрутило ей кишки: неужели всё кончено? Кальпурния не ждала казни без приговора, но она была арбитратором, а не судьей, поэтому вполне мог существовать неизвестный ей пункт законов, дозволяющий подобное. Тогда, если Дворов решил провести заочное разбирательство…

Тогда я достойно встречу свою судьбу, сказала себе Шира, заставив тело подчиниться собственной воле.

Дверь с лязгом открылась. Как и всегда, вошли Даст и Оровен — но в этот раз они выглядели иначе. Ведущий каратель по-прежнему держал посох, но был одет в простую служебную униформу, к тому же без шлема. Оровен надел скромный черный мундир арбитратора, с эполетами и головным платком, а также белым воротничком священника, украшенным красной каймой. В пальцах он вертел незажженную палочку лхо.

— Кальпурния, — без церемоний обратился к ней Даст. Вытащив стул из-за маленького столика, каратель с грохотом протащил его перед заключенной, а затем оседлал, лицом к ней. После этого он качнул подбородком, показав куда-то за спину Шире.

Оставаясь на одном колене, Кальпурния без выражения смотрела вверх. Несколько секунд они с карателем глядели друг на друга.

— Она ждет приказа, Даст. Рано или поздно тебе всё равно придется заговорить с ней.

У гарнизонного священника был мягкий, поставленный голос, с почти незаметной хрипотцой от курения лхо.

— Гм, — в течение нескольких секунд это хмыканье оставалось единственным ответом ведущего карателя, но затем он указал посохом за плечо Шире. — Сядь, Кальпурния. Это не саморазоблачение. Это вообще не относится к штатным процедурам.

Последняя фраза в его устах просто сочилась отвращением.

Медленно и осторожно Шира поднялась, отошла к тюфяку и села. В это время Даст рассматривал её заметки, аккуратно сложенные на столе, и женщине показалось, что ему больше по душе разбирать перевернутый текст, чем общаться с ней.

Лед между ними сломал Оровен.

— Как далеко ты продвинулась в подготовке защиты, Кальпурния? — каратель любил пристально и хмуро смотреть на неё, но лицо священника никогда не выдавало его чувств.