Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Но вот — сегодня я его увидел. Когда проходил по лагерю, мой взгляд случайно упал на раба. Он быстро отвернулся и хотел затеряться в толпе, но не успел: я уже узнал его. Его ни с кем невозможно спутать, слишком уж необычная внешность. Удивительно, но годы рабства почти не изменили ее. Ну, а остальное ты видел.

Тардин, оторвав взгляд от земли, осторожно откликнулся:

— Мой Кхан, я думаю, ты правильно сделал, что не убил своего брата.

— Тебе тоже показалась привлекательной мысль о его скором уродстве?

— Дело не в этом, — поморщился советник, — просто мне кажется, неспроста твоя рука дрогнула. Не стоит его убивать. По крайней мере, пока.

— Это еще почему? — нахмурился кхан.

— Я сам не до конца понимаю. Словно его смерть может как-то повлиять на порядок вещей. Считай это предчувствием. Оно обманывает меня крайне редко.

— Это неудивительно: тебе открыты тайные знания. Странно, что ты почти не пользуешься ими.

— Мир наш слишком хрупок, Элимер, очень неверные силы поддерживают его в равновесии, а любой необдуманный поступок способен пошатнуть, — Тардин задумчиво покачал головой.

За разговором время летит незаметно. На посеревшем небе уже начали бледнеть звезды, когда кхан с советником вышли из шатра. Долго стояли они молча, вдыхая ночные ароматы, каждый погрузившись в собственные мысли. Все вокруг уже давно затихло и одновременно наполнилось теми загадочно-прекрасными звуками, которые делают мистическую ночь живой и притягательной, будто давая возможность проникнуть в ее тайны, на самом деле не доступные людям с их каждодневными заботами и битвами.

— До завтра, старший советник, — несколько рассеянно и почти шепотом промолвил Элимер.

— До завтра, Великий Кхан. Да будут благосклонны к тебе Боги.

Советник удалился, а кхан долго еще стоял, обдуваемый холодным предутренним ветром, размышляя о том, кого ненавидел до сих пор. И только когда лицо и руки его начали коченеть от холода, он вернулся в шатер, к теплому очагу. Никого не осталось снаружи в эту промозглую ночь, кроме зябко нахохлившейся стражи, обязанной до утра наблюдать за уснувшим лагерем, раскинувшимся в предрассветной степи.

— Горт, дорогой мой Горт! Ведь ты меня знаешь, — тихо воззвал к палачу Аданэй, когда тот вывел кобылу, к седлу которой и был привязан пленник, за пределы лагеря. Насколько он понимал, именно на этой кобыле его, изуродованного и истекающего кровью, Горт доставит обратно: — Ведь ты помнишь, чем мне обязан? Если бы не я, то мой отец казнил бы тебя. Но я помог тебе, Горт, я спас тебя. Так теперь и ты помоги мне! Придумай что-нибудь и помоги. Неужели в тебе нет ни капли благодарности?

Палач промычал что-то раздраженно, пожал плечами и качнул из стороны в сторону головой, словно давая понять — не в его власти идти против воли кхана. Аданэй взвыл от отчаяния и злости:

— Да помоги же ты мне, неблагодарный сукин сын!

Горт только еще крепче перехватил поводья и еще решительнее повел лошадь дальше в степь.

Аданэй всю дорогу продолжал взывать к совести палача, то извергая самые грязные ругательства, то шепча самые проникновенные мольбы. Но немой притворился еще и глухим. Горт довел лошадь до небольшой чахлой рощицы, остановился, отвязал пленника от седла и, словно куль, бросил на землю. Аданэй взревел, пытаясь вырваться, когда палач начал привязывать его к дереву, но много ли он мог сделать со стянутыми за спиной руками?

— Эй, Горт, — предпринял еще одну отчаянную попытку Аданэй, — благодарность тебе неведома, я понял. А страх? Как насчет страха смерти? Твоей смерти?

Палач уже занес было клинок над лицом Аданэя, но услышав последние слова своей жертвы, остановился и заметно напрягся. Аданэй получил последнюю — и весьма слабую — возможность заставить Горта ослушаться приказа.

— Я скрыл твою страшную тайну от отца. Но я открою ее Элимеру, если ты мне не поможешь! Я, в отличие от тебя, умею писать. Я клянусь тебе, что найду способ передать твоему повелителю коротенькую записку. А уж он обязательно проверит, правдива ли она, и очень скоро убедится в твоей вине. Он не простит тебя, ты знаешь. И пусть я стану уродливый и немой, но буду жить. А ты будешь болтаться в петле, и мухи отложат в твоем теле личинки! Как тебе такое будущее, Горт? Нравится? Ты можешь, впрочем, меня убить, чтобы я тебя не выдал. Но и в этом случае тебя ждет казнь. Ведь ты слышал желание кхана оставить меня в живых? А если я умру, он взамен возьмет твою жизнь, ведь ты хорошо его знаешь, не так ли?