Елена Лабрус - Элемента.L

А память человеческая была многолика. Были в ней и Премиум-двери или ВИП-двери по личной классификации Дэна. Те самые пресловутые лучшие моменты в жизни. Личные подвиги и победы. Это были самые нарядные двери , и они тоже многое говорили об их владельце. Признание заслуг. Личное достижение. Заслуженная победа, а порой и нечаянная удача, счастливый случай. Кто-то выжил после страшной аварии, а кто-то справился с болезнью. Кто-то построил дом, а кто-то отсудил квартиру у родственников. Особенно чувствовалось за этими дверями советское прошлое этих многое видавших на своем веку женщин. Вручение медали, победа в соцсоревнованиях и доска почета хоть за одной из этих дверей , а непременно прятались. У других людей за такими дверями часто были рождения детей и браки. Но категория постоялиц Дома престарелых к таким людям не относилась. Их двери с воспоминаниями о мужьях и детях входили совсем в другую категорию и рядком стояли у условно названной Дэном Стены слез . Ибо воспоминания эти были болезненными, и со слез начиналась и слезами же и заканчивались, хотя и были когда-то счастливыми. По глупости своей и неопытности Дэн поначалу совал свой нос и за эти двери , но плохой аппетит и собственные дурные сны быстро отбили у него интерес к хождению в те закоулки памяти.

И только у одной старушки из всего его пенсионерского Легиона не было Стены слез , и была идеальная чистота. И это была Волошинская. Если и были у нее муж или дети, то она давно и благополучно о них забыла. И ни о чем она не сожалела, и ни по кому не плакала. Зато у нее была Стена ненависти . И самой популярной в ней была дверь с воспоминаниями о родителях. Нет, в ее памяти родители и детские годы поместились не в Стене Вечной Памяти , а именно там, где другие люди даже кошачьей дверки не оставляют. Она ненавидела своих родителей за то, что они были простыми рабочими людьми. Ненавидела свое детство за то, что оно было таким обычным. "Как вы можете пялиться в этот ящик, - заявила она родителям, когда отец принес в дом предмет самой большой гордости их семьи - ламповый телевизор с небольшим выпуклым экраном, - когда кругом кипит настоящая жизнь!" Она словно утопила их в своей ненависти, похоронила за этой дверью , которую исправно мыла и красила, как оградку кладбища в Родительский день, такой ухоженной она была, и начала жизнь заново. Жизнь чужими заботами чужих людей. Да, Дэн вспомнил, увидев ее накрашенные красной помадой губы, что ее память напомнила ему не комнату, а бесконечный коридор. Коридор Красных Фонарей. Только там не торговали любовью за деньги, как на известной улице. Там предлагали то, что Вере не нужно было в своей идеальной жизни. Краски, эмоции, впечатления, переживания, страдания. Вот она успокаивает плачущую подругу, которую бросил муж. Какая трагедия! Она даже искренне всплакнула вместе с ней, и всю ночь просидела у так и не зазвонившего телефона. А потом ушла в свою уютную квартирку и порадовалась, что не ее это муж, да и нет у нее никакого мужа, и счастливо заснула. Вот она играет с чужим ребенком. И он улыбается и гулит, и она радостно смеется, глядя на него. Но вот он испачкал пеленки, расплакался, и некрасиво скривил личико. И она брезгливо передала его матери и поспешила вымыть руки и проверить все ли в порядке с ее прической и по последней моде скроенном платьем. Неужели это она имела в виду, когда говорила родителям про кипящую настоящую жизнь? Все это было так фальшиво, так наиграно и так предсказуемо, как в плохой пьесе. И Дэну как зрителю было скучно и противно одновременно.

Эмоциальная депривация - поставил диагноз Шейн. Гипертрофированный эгоизм, ставший принципом жизни - решил для себя Дэн. И ему страшно не хотелось снова ходить по ее чистым коридорам, хотя он понимал, что должен. Он вздохнул, и пошел по палатам.

Еще один дежурный обход. Сегодня позднее, чем обычно. К его удивлению в первых двух палатах оказалось пусто. Хотя, чему удивляться, это у доктора Майера свободное посещение, а у постоялиц весь день идет по жесткому графику, заданному, программой передач: завтрак, обход, потом сериал и/или телевизионный суд, потом обед, сон-час, и снова, то суд, то сериал, ужин, сериал и сон. И между всем этим неизменные выпуски новостей. Не все даже гулять ходят, чтобы что-нибудь не пропустить, хотя он их заставляет, прямо насильно иногда выпроваживает, помогая одеться и спуститься. Но не сегодня. Как он понял, большинство старушек после завтрака, который был поздним, так и остались сидеть в столовой, где на стене был закреплен довольно большой телевизор. Обычно они возвращались сюда после обхода. Даже ужасные табуретки их не пугали. Они составляли их к противоположной от телевизора стене, чтобы можно было опереться о стену. Некоторые для удобства приносили с собой небольшие подушки, а иногда и просто кофты и подкладывали их под спину. Так и сидели, задрав головы к экрану. У многих телевизоры были в комнатах, но вместе смотреть было веселее. Иногда после просмотра играли в домино или карты. Кто-то из посетителей даже принес Монополию, но она как-то не прижилась, так и лежала в новой коробке в шкафу.