Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Мы юркнули в Томину комнату, глаза приникли изнутри к щелочкам, уши — к деревянному полотну.

— Как проник лазутчик? Лестница или веревка?

Никандр озабоченно оглянулся по сторонам, губы выпятились уточкой, и шепотом прозвучало:

— Ход.

Папринций тоже понизил тон:

— Почему не перехватили в момент прибытия?

Нам было тесно. Дверь узкая, мы с Томой оба в форме, еще и в шлемах, периодически гулко постукивавших о дерево либо соударявшихся. Надеюсь, наша возня снаружи не слышна.

— Виноват, не уследил, — опустил голову Никандр.

— Выставлю на соответствие! — погрозил пальцем папринций. — Спал?

— Как можно?!

— А что можно?

Никандр еще больше потупил глаза.

В очередной раз прикладываясь к щелке, мы с Томой треснулись лбами. Потом нам помешали носы. Приходилось напирать и пихаться в борьбе за место, но ни слова не осталось пропущенным.

— Разберусь, — с жесткой деловитостью обронил дядя Люсик. — Астафья?

— Спала. Сейчас на воротах, подменяет.

— Иди.

Папринций тоже убыл.

Прочесав каждый закуток, лазутчика не нашли. Разворошенное гнездо школы приходило в себя. На стенах оставили постоянную стражу из бойников и сменяющихся учениц. Бойники вооружились копьями. Если сигануть через забор, то живыми далеко не уйти. На подземный ход насыпали гору дров. Носить на кухню теперь далековато, но папринций принял все меры, чтобы школа превратилась в осажденную крепость.

Мудр, ой, мудр Малик в военных делах.

Это я как бы обозвал себя хвастуном и тупицей. Восхваляя одно из двух, по закону сообщающихся сосудов выставляешь ничтожеством второе. И вообще, общеизвестное и навязшее на зубах «Все лучшее — детям» пытливому уму сообщает: «Все худшее — взрослым».

Досыпать ночь пришлось в два этапа. Одни — до рассвета, вторые — после. Естественно, я спал в своей комнате. Один. Блаженство.

До рассвета. Затем…

— Чапа! Смена!

Треволнения ночи не отпускали. С трудом узналась Зарина, стоявшая надо мной в полном вооружении.

— Если хочешь, поспи еще, — заботливо проговорила она. — Я подежурю. Я спать не хочу. Совсем-совсем.

Вот еще. Зарина предложила худшее из всего, что могла предложить: чтобы женщина защищала мужчину.

Ага, кто тут мужчина? Не забывайтесь, сударь, что вы сударыня.

— Ложись, — почти оттолкнул я девушку. — Встаю.

Обратив к даме спину, принялся резво одеваться. Сзади слышался только звон сбрасываемых доспехов. Как же, не хочет она спать. Усталое девичье тело даже не легло, а свалилось. Хорошо, что не мимо.

Несколько часов я провел на стене. Внизу несколько раз пробегала косившаяся на меня Тома, вместе с другими она разносила защитникам завтрак. Принесла и мне.

— Что будем делать? — спросила шепотом.

— Ждать момента.

Астафья в сопровождении двух бойников выехала за ворота. По логике — прочесывать лес. Но нет, поднятая пыльная полоса показала, что ускакали в сторону башни.

Ближе к обеду нас сменили первые номера. Улыбавшаяся Зарина сыто поведала про обеденное меню. Вторые номера сдали посты и сразу навострились на кухню. Слово «столовая» подходило залу со столами больше, но — кухня, что поделать. А ничего не делать. Стараться не думать об этом, чтобы не сломать мозги. Просто смириться. Мол, мало ли в Бразилии Педров и прочих перекуров. И мало ли каким ангелом их туда занесло.

После обеда прибыл усиленный десятком войников отряд цариссы. Дарья ушла к себе, паприций сразу побежал на доклад. Вызвавшая подмогу Астафья вновь заняла место на стене.

Три конных группы войников под командованием Дарьиных мужей отправились в лес. Тревожно переглядываясь, я и Тома ждали шума в лесу, стычки, драки, погони. Но ни Гром не гавкнул, ни Сявка не тявкнула. Спустя несколько часов все три отряда вернулись ни с чем.

К вечеру дорога словно взорвалась. Желтые на черных, по четыре в ряд, стальные всадники подняли пыль до небес. Десять рядов. Царберы. Я вздохнул. Клюнувшая в темечко птица счастья сдохла и теперь нехорошо пахла.

Придется искать Малика самим.

Лязгающий грохот забивал конный топот. Конный топот глушил восторженный ор учениц, страстно подпрыгивавших и размахивавших руками. Металл блистал, оружие устрашало, орлиные взоры взирали свысока. Спины выпрямлены, загорелые лица под шлемами с султанами из позолоченного конского волоса гордо подняты, стальные плечи расправлены на ширину трех меня…

Короче, завидую.

Царберов разместили как в цекаде — прямо на поле. Поужинав в нашей кухне до нас, они завалились спать после долгого перехода.