Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Добро наказуемо, — вкинула Аглая.

— Наказанное добро поощряемо, — добавила Феодора.

— Все к лучшему, — обобщила Карина.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — уточнила Зарина.

— Все относительно, — для кучи внес я свою лепту.

— Добро должно быть с кулаками, — считая, что тоже к месту, вставил кто-то из мелких.

Мелкими я величаю всех, кто хоть чуточку младше меня. Как москвичи говорят «Понаехали» любому, кто прибыл в столицу на минуту позже.

— Воспринимаемое добром не всегда добро, — красиво выправила первую мысль Глафира, — а казавшееся злом иногда благо.

— Нельзя поддаваться кажущимся добром сиюминутным желаниям, которые издали есть зло, — добавила очередная едва перевалившая тринадцатилетие козявка.

— Достаточно, — прекратил прения папринций. Его собственной версии так и не прозвучало, мысли были где-то далеко. Он встал. — Вы хорошо поработали. Главное, чем мы сегодня занимались — учились думать. Кто насколько и в правильном ли направлении — покажет время. Все свободны. Двадцать минут личного времени и отбой.

Шевельнулось неприятное предчувствие. Никакой угрозы в приглашении папринция не было, но…

Вот именно. Но.

Дядя Люсик странно оглянулся, словно опасаясь слежки, и ввел меня в свой кабинет. Дверь плотно прикрылась. Звонко ругнулся стул, вытянутый из-под большого, похожего на письменный, дубового стола. Папринций сел, а я остался стоять, как на расстреле.

— Скажи мне одну вещь, Чапа. Ты мальчик?

Я поперхнулся. Взгляд вперился в пол, голова опустилась так, что дальше только треск шейных позвонков и свободное падение.

— Можешь не отвечать, — обычным ровным тоном сказал дядя Люсик. — Будем считать, что разговора не было, но, на всякий случай, будь осторожнее. Вокруг тебя творятся непонятные вещи. Иди.

Ощущение было, что намочили и, как тряпку, выжали перекручиванием. Словно развинченный, делая один нетвердый шаг за подгибающимся другим, я приближался к шумевшему развлекавшемуся бассейну, не в силах собраться с мыслями. Их сдуло. Свободное место заполнили страх, отчаяние и тупая надежда на чудо. Ужасный коктейль.

Когда же взгляд обрел осмысленность…

В бассейне… пардон, купальне, расположенной под открытым небом рядом с помывочной, царило безмятежное веселье. Около двери попирали животами травку несколько учениц, щебетали о чем-то, многоголосо смеялись. Они только что вылезли из воды, кожа сверкала подсыхавшими каплями. Таяли в сладкой неге ничегонеделания мокрые тельца, не знавшие купальников, которых еще не придумали. Ударило, будто электротоком: одной из них была Тома.

Взгляд дернулся, заметался. Провалиться и исчезнуть, как требовал внутренний голос, я не мог, резко сменить направление или ускориться значило привлечь лишнее внимание. Но я его уже привлек. Тома вздрогнула и застыла античной статуей, которую еще не водрузили на постамент, а только откопали и положили рядом. Белая кожа покрылась предательскими пупырышками. Раздался глубокий вздох, мокрая голова отвернулась к приятельницам… и щебет продолжился.

А ведь чего-то подобного следовало ожидать. Люди в этом мире ближе к природе, у них и мысли не возникает стесняться там, где они уверены, что стесняться не нужно. Назвался груздем — полезай в кузов, говорят в народе. Спасибо Томе за ее мудрость, за то, что сыграла на публику, хотя видно, как ей не по себе от моего присутствия. Когда цена поступка — жизнь, на многие вещи смотришь иначе.

Я отер со лба холодный пот и прошествовал к отдельно расположившейся одетой Феодоре. Наблюдая за купающимися и загорающими, она разглядывала их со жгучим чувством, которое оказалось банальной завистью. Потому что, опустившись напротив, спиной к отдыхающим, я услышал:

— Тоже такие дни? Понимаю. И хочется, и колется. Ух, как хочется, правда?

Лицо Феодоры перекосило одновременно ненавистью к обстоятельствам и жалостью к себе. Щупленькая хрупкая царевна Евпраксина сидела на траве, обхватив руками колени, тело медленно раскачивалось взад-вперед. При практически неподвижном взгляде зрелище было завораживающим и немного пугающим.

— Но ты счастливее, — продолжила она, — у тебя пройдет. Мне вообще нельзя.

— Купаться? — уточнил я, как выяснилось, не зря.

— И загорать тоже. Проблемы с кожей. Моюсь одна, при всех не раздеваюсь. Обидно.

Тоже мне, проблема. Я мечтаю о подобной. А вообще, мне бы твои проблемы.

— Это тебе местная врачиха… врачевательница сказала?