Аарон Дембски-Боуден - Коготь Хоруса

Ее веселье развеселило и меня. Ее самоуверенность всегда была заразительной.

— Хайон, — разнесся по комнате тусклый нечеловеческий голос.

В нем совершенно отсутствовали как эмоции, так и признаки пола.

— Мы знаем, что ты проснулся.

— Так и есть, — заверил я пустоту.

Под кончиками пальцев была темная шерсть Гиры. Она казалась почти что реальной. Пока я почесывал волчицу за ушами, она не обращала на это внимания, не проявляя ни удовольствия, ни раздражения.

— Иди к нам, Хайон.

В тот момент я не был уверен, что готов для этой встречи.

— Не могу. Я нужен Ашур-Каю.

— Мы фиксируем интонационные сигнификаторы, которые указывают на обман в твоем ответе, Хайон.

— Это потому, что я тебе лгу.

Никакого ответа. Тем лучше.

— Что там с уровнем энергии в предкамерах, подключенных к хребтовым магистралям?

— Изменений не зафиксировано, — заверил меня голос.

Жаль. Впрочем, не удивительно, учитывая режим энергосбережения на корабле. Я встал с плиты, которая служила мне ложем, и помассировал саднящие глаза большими пальцами. Сон не освежил меня. Из-за истощения энергоресурсов «Тлалока» освещение отсека было тусклым — в точности как в те годы, когда я, тизканский мальчишка, читал пергаменты при свете переносной светосферы.

Тизка, некогда именуемая городом Света. В последний раз я видел родной город во время бегства, когда на обзорном экране оккулуса уменьшался горящий Просперо.

В какой-то мере Тизка продолжала существование в новом родном мире легиона — Сорциариусе. Я посещал его, затерянный в глубинах Ока, несколько раз, но мне никогда не хотелось там остаться. Многие из братьев чувствовали то же самое — по крайней мере, редкие счастливчики, чей разум остался нетронут. В те бесславные дни Тысяча Сынов в лучшем случае представляли собой разобщенное братство. В худшем же они вообще забывали о том, что значит быть братьями.

А что же Магнус, Алый Король, некогда вершивший суд над своими сыновьями? Наш отец сгинул в метаморфозах Великой Игры, ведя Войну Четырех богов. Его устремления были эфирны и призрачны, а амбиции его сынов все еще оставались мирскими и смертными. Все, чего нам хотелось, — выжить. Многие из моих братьев продавали свои знания и боевое чародейство крупнейшим из игроков в сражающихся легионах, ведь на наши таланты всегда был спрос.

Даже среди мириада миров, купающихся в энергиях Ока, Сорциариус отличался особенной неприветливостью. Все его обитатели жили под пылающим небом, которое лишало смысла понятия день и ночь, и где в непрестанном хороводе кружились терзаемые мукой мертвецы. Я видел Сатурн в той же системе, что и Терра, а также планету Кельмаср, которая вращается вокруг белого солнца Клово. Обе планеты окружали кольца из камней и льда, выделявшие их среди небесных собратьев. У Сорциариуса было такое же кольцо — призрачно-белое на фоне бурлящего лилового пространства Ока. Оно состояло не изо льда или скал, а из вопящих душ. Мир изгнания Тысячи Сынов в буквальном смысле венчала корона из завывающих призраков тех, кто погиб из-за величайшей лжи.

По-своему это было красиво.

— Иди к нам, — послышался механический голос из настенных вокс-динамиков.

Почудилась ли мне легкая примесь мольбы в мертвенной интонации? Это обеспокоило меня, хотя я и не мог сказать, почему.

— Лучше не стоит.

Я направился к двери. Гире не требовалась команда идти следом. Черная волчица неслышно шагала за мной. Белые глаза наблюдали, обсидиановые когти щелкали и скрежетали по палубе. Иногда — если бросить взгляд в нужный миг — тень Гиры на стене казалась чем-то высоким с рогами и крыльями. В иные моменты моя волчица вообще не отбрасывала тени.

За дверью стояли на часах двое стражей. Оба были облачены в кобальтово-синий керамит с бронзовой отделкой, а шлемы отличались высокими хельтарскими плюмажами, которые напоминали о просперской истории и древних ахцтико-гиптских империях Старой Земли. Как я и ожидал, оба повернули головы ко мне. Один, мрачный, словно храмовая горгулья, даже удостоил меня медленным приветственным кивком. Когда-то такое проявление жизни раздразнило бы меня призраком ложной надежды, но теперь я избавился от подобных заблуждений. Мои сородичи давно сгинули, их убила гордыня Аримана. Их место заняли эти рубрикаторы, не-мертвые пепельные остовы.

— Мехари. Джедхор, — приветствовал я их по имени, несмотря на всю бессмысленность этого.

«Хайон». Мехари смог передать имя, однако это было проявлением простого и безличного повиновения, а не подлинного узнавания.