Йен Макдональд - Дорога Отчаяния

Ткавшая при свете газового светильника в своей комнате, Ева Манделла увидела конец времен, натянутый на раму станка. Она подобрала нити жизни Женевьевы Тенебра и вплела их в основу. Осталось всего несколько нитей.

— Куда они ведут, каково их будущее? — спросила она у шипящей лампы. И лампа, и она сама знали ответ, ибо обе они слишком долго трудились над гобеленом, чтобы не знать его формы, а форма сотканная определяла и форму того, чего пока не существует. Приближался всеобщий конец; все нити вели в красную пыль, а дальше она ничего не видела, ибо то будущее не было будущим Дороги Отчаяния. Она ткала в страхе перед ним, сидя под шипящей газовой лампой, нить убегала из ее пальцев в никуда, а дождь все шел и шел.

Ливень лил так, как не лил ни один ливень до сих пор, даже тогда, когда Длань пением выманил сто пятьдесят тысяч лет дождя с сухого, издевающегося над людьми неба. Раэл Манделла посмотрел на дождь изо всех окон гасиенды по очереди. Из этих окон он видел прерывистые потоки дождевой воды, уносящие урожай будущего года, и в шуме тяжелых капель ему слышался смех Панарха: божественные звуки, свидетельствующие, что в будущем не было места для Дороги Отчаяния. Три дня лил ливень, затем серые тучи заклубились, солнце пробилось сквозь их спутанные кишки и налетевший с юга ветер погнал дождь прочь, оставив мир тяжело парить под ярким солнцем трех часов и трех минут пополудни. Этой ночью медитативную тишину пустыни разорвали крики: ужасные, мучительные крики, наполненные страхом и тоской: вопль женщины в схватках.

— Тужься, тужься, тужься, а теперь полегче, цыплячьи косточки, маленькая луна, выпусти его, выпусти, давай… — молила Санта Екатрина и Квай Чен Пак — цыплячьи косточки, маленькая луна — тужилась, пыхтела, а потом издала очередной мучительный крик, который вышвырнул Раэл–младшего из кресла в гостиной, где он сидел со своей мистической бабушкой и бросил его к двери. Ближе к рассвету Санта Екатрина отворила эту дверь и позвала сына внутрь.

— Уже близко, но она очень слаба, бедная девочка. Возьми ее за руку и дай ей столько сил, сколько сможешь.

Когда небо приобрело оттенок багрянца с золотом, глаза Квай Чен Пак распахнулись широко–широко–широко, губы округлились в таком большом охаох, что она могла проглотить весь мир и она стала тужиться, тужиться, тужиться, тужиться.

— Давай давай давай давай давай, — шептала Санта Екатрина, а Раэл–младший закрыл глаза, потому что не в силах был смотреть на то, что творится с его женой, и вцепился в ее руку с такой силой, как будто собрался никогда не отпускать ее. — Давай давай давай давай давай, — а затем раздался захлебывающийся плач и Раэл–младший открыл глаза, чтобы увидеть на руках у жены уродливое, красное, вопящее существо, а простыни пропитались красными и черными низкими женскими жидкостями.

— Сын, — сказала Санта Екатрина. — Сын.

Раэл–младший взял маленькое, красное, вопящее существо из рук жены и вынес его в утро, где по земле от солнца протянулись долгие–долгие тени. Нежно, осторожно нес Раэл–младший своего сына сквозь одичавшие поля и заброшенные улицы, и выйдя на утесы, поднял его к небу и прошептал пустыне имя.

— Харан Манделла.

Ответом ему была молния, сверкнувшая на горизонте. Раэл Манделла–младший заглянул в пустые черные глаза сына и увидел отражение молнии в его зрачках. Хотя глаза эти еще не могли сфокусироваться на лице отца, казалось, что они видят мир, который шире и больше того, что заключено в круг горизонта. Далекий рокот грома потревожил усталые руины Дороги Отчаяния, и Раэл–младший вздрогнул, но не звук был тому причиной, а понимание, что он держит в своих руках того, кого ждали так долго, кто положит конец проклятию многих поколений Манделла — дитя, в котором мистика и рационализм сольются воедино.

Гром сотрясал красные камни стен подвала, в котором нить Евы Манделлы вплеталась в гобелен, а газовый светильник дрожал в предчувствии и шептал: красный песок, красный песок, красный песок. История сомкнула свои волчьи челюсти на Еве Манделле: она ткала события, происходившие лишь несколько минут назад. Рождение сына, гром; ее пальцы направляли нить с проворством, которое пугало ее саму. Казалось, Дороге Отчаяния не терпится от себя избавиться. Ее пальцы выткали текущий момент и перешли к будущему, к последним временам, которые она помнила по гобелену, показанному ей доктором Алимантандо. Красный песок, красный песок был последней оставшейся нитью, последним цветом в гобелене, делавшим его законченным. Она намотала на челнок длинный кусок красного песка и завершила историю Дороги Отчаяния. Когда нить сбежала с катушки и история закончилась, Ева Манделла увидела, как огоньки над газовой горелкой дрогнули, и почувствовали прикосновение иномирного ветра к тыльной стороне ладоней.